Станислав Олефир - Иду по тайге
Но как только забрезжит полоска зари, взбирайся на склонившуюся над омутом лиственницу и пускай «мушку» к воде. Тотчас из самой глуби взметнется рыбина, и если рыболов удачлив, а леска надежная — быть ему с уловом.
Клев длится с полчаса, иногда чуть дольше. Потом прекращается почти на целые сутки. Становится светло, и рыба замечает пристроившегося на упавшей лиственнице рыбака, а может, причиной тому что-нибудь другое. Сколько угодно гадай, но никому еще не удавалось поймать «черныша», как мы называем живущих в Омуте хариусов, днем…
В сотне шагов от Омута — плес Скалистый. В нем много водорослей. Здесь Хитрый прижимается к скалам. На их вершинах вздымаются буйные шапки кедрового стланика. То ли от водорослей, то ли от стланика вода в ручье приобрела зеленый цвет, и хариусы стали изумрудными. Словно селезни в весеннем наряде.
Верхний плес плесом назвать трудно. Просто россыпь выбеленных солнцем и непогодой камней, а между ними блестит вода. Под водой на самом дне лежит лед. Но хариусов здесь, пожалуй, больше, чем в остальных плесах. Рыбки небольшие, светлые и очень проворные. Они могут переправляться из одной колдобины в другую прямо по камням. Клюют бойко и так же проворно срываются обратно в воду. С пяти-шести поклевок только одна рыбка оказывается в ведерке. Поэтому-то в Верхнем плесе так много хариусов с рваными губами…
Солнце в июне встает рано. Два часа ночи, а уже светло. Просыпаюсь, выпиваю кружку чаю и к Хитрому. Сегодня я ловлю «золотников» из Песчаного плеса. Эти хариусы особого доверия к «мушке» не питают. Поэтому я ловлю их поплавочной удочкой. Целый день они копаются в песке, извлекая личинок стрекоз и поденок. Наживляю на крючок пойманного здесь же ручейника и пускаю приманку к самому дну. Минут десять поплавок спокойно лежит на воде, потом исчезает. Происходит это в тот момент, когда меня отвлекает то ли прошумевшая над головой стая уток, то ли раскричавшийся на ветке кулик-улит. Всего на мгновение и отведешь глаза, а поплавка нет. Торопливо подсекаю, но «золотник» успел стянуть ручейника, и из воды вылетает пустой крючок.
Ругая себя, забрасываю удочку с новой наживкой, и вскоре проворный «золотник» уже на берегу. Он и вправду словно позолоченный. Даже на спинном парусе россыпь желтых пятен. Очутившись в ведре, хариус возмущенно брызжет водой, затем успокаивается и принимается изучать обстановку.
Выудив семь «золотников», тороплюсь к Омуту. Я решил перевоспитать хариусов-«чернышей» — научить их ловиться в обычное для всех хариусов время. Ведь «золотники», «изумрудники» и «беляши» клюют, как и положено нормальным хариусам, а эти только в предрассветную пору. Вчера я выпустил в Омут двенадцать рыбин со Скалистого плеса и ровно двадцать с Верхнего. А вот сейчас, отщипнув на память по маленькому перышку от пышного наряда «золотников», отправляю в гости к «чернышам» и представителей Песчаного плеса.
Интересно, как встретят «черныши» своих воспитателей? Сначала, конечно, будут сторониться, а потом привыкнут. А там, глядишь, вместе с новоселами начнут и комаров ловить. Наверное, «черныши» просто не знают, что можно неплохо поохотиться и в другое время. Отпущу четыре дня на знакомство и изучение обстановки, а в воскресенье устрою экзамен…
В субботу до полуночи разгружали удобрение, я здорово устал и проспал утреннюю зорьку. Омут встретил меня тишиной. Вся вода усеяна комарами, но нигде ни единого всплеска. У берега покачивается снулый хариус. По выщипанному перышку узнаю «изумрудника». Интересно, отчего он погиб? Может, я неосторожно придавил рыбку, когда снимал с крючка? Или причина в чем-то другом? Вдруг и остальные переселенцы погибли? День-два поплавали и погибли, а вороны с утками уже подобрали лакомую добычу. Только этот и остался.
Пробую ловить и на «мушку», и на поплавок — ничего не получается. Оставляю удочку у лиственницы и отправляюсь домой досыпать.
Назавтра поднимаюсь затемно. С вечера упала густая роса, холодно так, что даже комары попрятались. Правда, один все же зудел и несколько раз садился на щеку, но я его не прихлопнул. Может, это какой-то особенный морозоустойчивый комар?
Омут маслянисто блестит среди деревьев. Кажется, из него скорее выудишь русалку или водяного, чем хариуса. Я совершенно не вижу скользящей по воде «мушки» и угадываю ее только по усам волн, разбегающимся от обманки в разные стороны.
Тишину утра будит негромкий всплеск, и я чувствую заходившую на леске тяжелую рыбину. Бросаю ее в мокрую от росы траву и снова опускаю «мушку» к воде.
Рыбы клюют одна за другой. Ах, как хочется продлить «лев хоть на пару часов, но, отгуляв положенные тридцать минут, хариусы ушли на дно и затаились. Понимая, что дальнейшая рыбалка бессмысленна, спускаюсь с лиственницы и сматываю удочку. Небо очистилось от туч, посветлело так, что могу рассмотреть улов. Некоторые хариусы успели уснуть, другие слабо шевелят жабрами. Как я и ожидал, клевали одни «черныши». Штук пять — настоящие великаны, остальные поменьше. Все рыбы с широкими темными спинами, словно вывоженными сажей боками и такими же черными хвостами.
А это что? У одного хариуса отщипнут грудной плавник. Да это же «золотник»! Рядом с ним еще один меченый. Это «изумрудник» со Скалистого плеса. Но почему они так почернели? Вот это воспитатели! Вместо того чтобы как-то повлиять на «чернышей», они переняли и цвет и повадки хозяев Омута… Как в той пословице: «С волками жить — по-волчьи выть».
Складываю и тех и других в сумку и, поеживаясь от холода, тороплюсь домой.
ЛосиВ июне многие лосихи отгоняют от себя подросших за год телят, покидают стадо и уходят в глухие, затишные уголки тайги. Где-нибудь на заросшем осокой и частым тальником островке появляются на свет малыши лосята. Иногда их бывает трое, иногда один, но чаще всего двое — бычок и телочка. Шерстка на лосятах рыжевато-бурая, на спинах немного темнее. Длинные, непослушные ноги и непомерно большие уши. Первый день малыши не умеют даже стоять и все время лежат рядом с матерью, которая тщательно вылизывает их блестящую шерстку. Все так же лежа, она кормит их вкусным молоком, которое почти в три раза жирнее коровьего. На второй день лосята поднимаются и сосут молоко стоя, а на третий уже пробуют ходить.
Через неделю малыши везде следуют за лосихой и их трудно догнать.
При встрече с человеком или зверем лосиха прячет одного лосенка в кустах, а другого уводит подальше от опасного места. Оставленный в одиночестве малыш затаивается в зарослях и часами лежит не шелохнувшись. Когда опасность минует, лосиха обязательно вернется за ним, как бы далеко ни пришлось уйти.
