Вера Чаплина - Питомцы зоопарка

В этой комнате Люкс прожил всю зиму и всю весну. Наступило лето, и вот, когда я уже надеялась, что гепард останется в Зоопарке, за ним вдруг приехали из цирка. Напрасно директор, врач и я уговаривали оставить гепарда в Зоопарке. Никакие наши уговоры не помогли: ручной, ласковый зверь был нужен и дрессировщику.

Тяжело было мне расставаться со своим любимцем, но делать нечего. Еле сдерживая слёзы, я сама посадила гепарда в транспортную клетку. Зверь, очевидно, почувствовал разлуку. Крепко, как никогда, прижался он головою к моим рукам, долго лизал их, потом вскочил и нервно заметался по тесной клетке.

Но вот несколько человек подняли клетку и поставили ее на грузовик. Машина как бы предупреждающе фыркнула и медленно тронулась. Она уже скрылась за воротами, а я всё стояла и смотрела ей вслед. Как-то не верилось, что это разлука. Казалось, что обязательно встретимся — ведь бывает же так!

Однако, сколько я потом ни читала афиши цирка, сколько ни была там, надеясь увидеть в выступлениях гепарда, — всё было напрасно.

Прошло четыре года. И вот однажды я узнала, что в Зоопарк привезли для киносъёмки зверей из цирка, и пошла их посмотреть.

Одни животные находились в транспортных клетках, другие были помещены в свободное здание, где зимою находились животные. Около транспортных клеток стояла женщина.

— Что, нашими зверьми интересуетесь? — спросила она, а узнав, что я сотрудница Зоопарка, добавила: — У нас ещё гепард есть, только он после болезни ослеп. Вот и держим его отдельно. В доме сидит. Хотите, покажу?

Гепард! Неужели Люкс? Я быстро вошла в помещение. Там в одной из клеток лежал и ел мясо гепард. До этого мне казалось, что если я увижу Люкса, то обязательно узнаю. А вот теперь стояла и мучительно думала — он это или не он. Видно, за четыре года в моей памяти стёрлось «лицо» зверя, и сколько я ни вглядывалась, вспомнить его не могла.

— Скажите, — наконец обратилась я к служительнице, — его зовут Люкс?

— Каем зовут, — охотно ответила служительница.

Кай! Значит, не он. Я хотела уже отойти, но тут вдруг заметила, что гепард перестал есть и как-то напряжённо прислушивается. Потом нервно и резко мяукнул и замолчал, глядя куда-то мимо меня. Я обернулась. Сзади никого не было.

— Что это он так смотрит? — спросила я.

— Да кто его знает. Слепой, а словно зрячий на вас уставился.

Действительно, слепой зверь определённо «смотрел» на меня. Но почему? Неужели…

— Люкс! Люкс! — позвала я.

Гепард вскочил и бросился к решётке.

— Не Люкс, а Кай, — поправила меня служительница.

Но я уже знаю, что это Люкс, и открываю дверь клетки.

— Осторожно! Что вы… укусит!.. — кричит служительница.

Но я не слушаю. Не успеваю сделать и нескольких шагов, как гепард уже тычется слепой мордой, стараясь нащупать мои руки. Но вот нашёл, прижался всей головой и замер. Молчит изумлённая служительница. Молчу и я. Да и что говорить!

Так через четыре года разлуки, с другой кличкой и ослепший, узнал меня зверь.

Фомка — белый медвежонок

Попал Фомка в Москву не поездом, не пароходом, а прилетел на самолёте. Маршрут его: остров Котельный — Москва. Управлял этим самолётом знатный лётчик Илья Павлович Мазурук. Это ему, Илье Павловичу, преподнесли жители острова Котельного такой подарок, и экипаж самолёта решил взять его с собой в Москву.

Фомку — так звали медвежонка — поместили на самолёте в ящике. Ящик сколотили большой, крепкий, затянули одну сторону сеткой. Сначала Фомка сидел в нём очень спокойно. Но не успел самолёт оторваться от земли, как Фомка вцепился в сетку, стал рвать её зубами, лапами и поднял такой крик, что даже шум мотора не мог его заглушить.

Напрасно пробовали успокоить крикуна. Напрасно совали ему в клетку тюленье мясо, рыбий жир и другие медвежьи лакомства. Медвежонок охрип от крика, но по-прежнему продолжал орать. Тогда решили его выпустить и открыли клетку.

Осторожно, как будто кругом его поджидала опасность, вышел из неё Фомка. Насторожённо оглядываясь по сторонам, обошёл он кабину, всё обнюхал, всё осмотрел, потом влез на широкое кожаное кресло и с любопытством стал смотреть в окно. Кожаное кресло стало его любимым местом. На нём Фомка спал, ел и проводил почти всё время. На остановках его выпускали погулять. Фомка уже понимал, когда приземляется самолёт, соскакивал с кресла и занимал место около двери. А как он спешил выскочить, когда открывали её! Кубарем скатывался он с крутой лесенки на землю, и вот тут-то начинались его игры. Фомка без удержу катался по траве, переворачивался на спину, на живот или ловил свою заднюю лапу, обхватывал её и боролся сам с собой.

Он возился с таким азартом, что даже не замечал собравшихся вокруг людей. Но как бы он ни был занят, как бы ни был увлечён игрой, стоило кому-нибудь крикнуть: «На самолёт!» — или зашуметь пропеллеру, как Фомка моментально прекращал игру и во всю свою медвежью прыть мчался к самолёту.

Он так смешно и неуклюже карабкался по лесенке, так спешил попасть первым в кабину, что можно было подумать, что он боится отстать. Так прилетел в Москву белый полярный медвежонок Фомка.

В Москве Илья Павлович решил подержать его у себя на квартире. Да не тут-то было! Представьте себе белого полярного мишку, одетого в тёплую шубу. Такую тёплую, что искупаться в самый лютый мороз для него одно удовольствие. И живёт этот мишка не на Дальнем Севере, среди простора вечных льдов, а в самом центре Москвы, в квартире, в тепло натопленных комнатах.

От жары Фомка не находил себе места. Одно спасение — ванная. Нальют ему полную ванну воды, залезет он в неё, барахтается, ныряет, лапами по воде шлёпает.

От медвежьего купания только брызги во все стороны летят и на полу — лужи.

Накупается Фомка, вылезет и начнёт по натёртому полу, словно по льду, кататься. А то ещё на диван или на постель мокрый залезет. Никакого сладу с ним нет. Терпел Илья Павлович, терпел, потом уж сил совсем не стало. Позвонил он в Зоопарк и стал просить, чтобы медвежонка забрали: «Приезжайте! Выручайте! Не умеет белый медведь себя в квартире вести».

За Фомкой послали меня.

Когда я приехала, Фомка спал. Он лежал на полу, посередине большого кабинета. Все четыре лапы его были раскинуты в разные стороны, и он был похож на маленький коврик.

Спал Фомка так крепко, что даже не проснулся, когда я взяла его на руки.

Очнулся он уже внизу, на улице, от крика какой-то старушки:

— Батюшки! Да, никак, медведя тащат!

Фомка рявкнул, вырвался и… бросился в стоявший около тротуара чей-то автомобиль. Наверно, он его принял за самолёт. Схватился за дверцу лапами, дёргает, а там пассажиры сидят. Увидели они — белый медведь к ним лезет, перепугались, в другую дверцу выскочили и стали кричать. Тут Фомка ещё больше испугался. Как заревёт! Да за ручку как дёрнет! Не выдержала дверца напора, открылась. Я и ахнуть не успела, как он уже в машине, на сиденье, очутился. Сел и успокоился сразу. Фомка-то успокоился, а владельцы машины ещё больше кричат, ругаются, медведя убрать требуют. Легко сказать — убрать, если он из машины вылезать не хочет. Я его тащу, а он упирается, кричит, царапается.