Сын Казана - Кервуд Джеймс Оливер
— Ах, Бари, — воскликнула она. — Что, если бы и ты мог сбросить свою шкуру так же легко, как я сбросила с себя одежду!
Она глубоко вздохнула, и глаза ее засветились от внезапно нахлынувшего на нее вдохновения. Брови ее приподнялись, и на губах появилось плутовское выражение. Она наклонилась к Бари еще ближе и прошептала:
— Теперь там глубоко и… так приятно! Знаешь что, Бари? Пойдем сейчас купаться!
Она тихонько подозвала его, сунула ноги в мокрые мокасины, и они отправились в лес к ручью. Теперь он был глубок и широк от дождя, раза в три больше, чем до бури. Она слышала, как он шумел и клокотал. В его рябившей поверхности отражались звезды. Она немного постояла на камне, нависшем футов на шесть над водой, затем собрала волосы в узел и бросилась, как тонкая белая стрела, в воду. Бари видел, как она летела. Он слышал, как ее тело ударилось об воду. Целых полчаса он лежал на камне на животе, у самого его края, и наблюдал за ней. То она плавно проплывала как раз под ним, а то быстро, как выдра, которую он уже видел не раз, разрезала поверхность воды и затем, неожиданно нырнув, скрывалась. В такие минуты сердце у Бари замирало, и ему казалось, что она уже не вернется назад. Однажды она так долго пробыла под водой, что он даже стал скулить. Он отлично понимал, что она не выдра и не бобер, и потому легко вздохнул, когда она вышла наконец из воды совсем.
Так прошла их первая ночь: буря, прохлада, глубокая речка, громадный костер и позже, когда высохли одежда и одеяло Нипизы, крепкий сон. Рано утром они вернулись в хижину. Это было очень осторожное приближение. Но из трубы дым не шел, и дверь оказалась запертой.
Пьеро и Буш Мак-Таггарт ушли.
НИПИЗА ПРОЯВЛЯЕТ ХАРАКТЕР
Было начало августа, когда Пьеро возвратился из Лакбэна и до дня рождения Нипизы оставалось всего только три дня. Ей должно было исполниться семнадцать лет. Он принес ей с собою много подарков, а именно: ленточки для волос, настоящие городские башмаки и, самое главное, чудесную красную материю на платье. За те три зимы, которые Нипиза провела в школе у двух почтенных англичанок при английской миссии в Нельсон-Хаузе, эти дамы научили ее многому. Они выучили ее читать и писать, преподали ей кое-какие сведения по домашней медицине, а главное — научили ее шить часто Нипиза испытывала искушение одеваться так же, как и они. Поэтому она сама проработала над платьем трое суток и в самый день своего рождения предстала перед своим отцом в таком виде, что он даже ахнул. Она сделала себе прическу точь-в-точь такую же, какую ее научила Иванна, младшая англичанка, причем воткнула себе в волосы еще и ярко-красный живой цветок. Под этой прической ярко светились глаза, пламенели щеки и губы, а затем шло это знаменитое красное платье, плотно облегавшее ее красивую фигуру и сшитое по той моде, какая была два года тому назад в Нельсон-Хаузе. Ниже платья, далеко не доходившего до пола, виднелись настоящие чулки, а еще ниже — изумительные ботинки на высоких французских каблуках! Она представляла собой башню, перед которой должны были бы с замиранием сердца склонить свои головы все лесные духи. Не произнося ни слова, а только улыбаясь, Пьеро вертел ее во все стороны но когда она вышла от него в сопровождении Бари, неловко ступая в немного тесных башмаках, улыбка сошла с его лица, и оно по-прежнему стало холодным.
— Mon Dieu! — прошептал он по-французски и пришедшая ему в голову мысль заставила больно сжаться его сердце. — Она не в мать! Нет, нет, в ней совершенно нет ни капельки материнской крови. Она — чистокровная француженка!
Пьеро был очень озабочен. За эти три дня, пока Нипиза шила себе платье, она была слишком возбуждена, чтобы заметить в нем эту перемену, и Пьеро несколько раз пытался оторвать ее от шитья. Он отсутствовал десять дней и принес Нипизе из Лакбэна радостную новость о том, что Мак-Таггарт очень серьезно заболел, что у него действительно заражение крови, и Нипиза от радости весело захлопала в ладоши. Но он знал, что фактор все-таки поправится и все-таки опять явится к ним сюда на Серый Омут. А это будет очень скоро.
Всякий раз, как это приходило ему на ум, лицо его принимало серьезное выражение, и глаза вспыхивали. Он вспоминал об этом и в день ее рождения, когда в его ушах звучал ее радостный смех. Dieu! Несмотря на свои семнадцать лет, она все еще была малым ребенком! Она даже и не подозревала того ужаса, который ее ожидал. И боязнь разбудить ее от этого прекрасного детства мешала ему рассказать ей все по правде, так, чтобы она поняла все и целиком. Нет, этого не могло бы быть никогда! Его душа была преисполнена к ней великой, нежной любви. Он — Пьеро Дюкэн — не позволит себе этого никогда. Пусть она смеется, поет и играет и пусть даже и не подозревает о тех мрачных предзнаменованиях, которые испортили бы ей жизнь.
В этот день с юга прибыл губернский таксатор Мак-Дональд. Он был сед и сгорблен, громко и весело смеялся и представлял собою доброго, чистосердечного старика. Он прогостил у Пьеро два дня. Он рассказал Нипизе о своих дочерях и о доме, об их матери, которую он очень любил, и перед тем как отправляться далее на землемерные работы по дремучим лесам и болотам, он снял с Нипизы фотографический портрет он снял ее такой, какой она была в день своего рождения: с высокой прической, в новом красном платье и ботинках на высоких французских каблуках. Негативы он взял с собой, пообещав Нипизе, что как-нибудь при случае пришлет ей с них отпечатки.
Так судьба в своих странных и, по-видимому, совершенно невинных путях тчет события, которые впоследствии превращаются в трагедии.
Несколько недель после этого протекли в хижине у Серого Омута вполне тихо и мирно. Это было счастливое время для Бари. Сначала он подозрительно относился к Пьеро, затем стал его только терпеть и, наконец, стал считать его необходимым придатком к хижине и к Нипизе. За Нипизой же он следовал, как тень. Пьеро с большим удовлетворением заметил в нем эту к ней привязанность и оценил ее.
«Что, если бы, — подумал он, — месяца через два эта собака смогла бы броситься на фактора и перегрызть ему горло!»
В сентябре, когда Бари исполнилось полгода, он был уже такого роста, как и Серая волчица: могучий, длиннозубый, широкогрудый, с такими челюстями, что мог бы перегрызть не только кость, но и целое полено. Нипиза не могла сделать ни одного движения, чтобы он тотчас же не принял в нем участия. Они вместе плавали в пруду. В первое время Бари очень беспокоился, когда она стремглав бросилась в воду с того самого места, откуда спихнула и Мак-Таггарта, но к концу месяца вместе с нею спрыгивал уже и он, пролетая в воздухе чуть не целых двадцать футов. В конце августа он впервые познакомился с представителями своей породы, если не считать Казана и Серой волчицы. На все лето Пьеро отвозил своих собак на небольшой остров посреди лесного озера, чтобы они могли там бегать на свободе, и два раза в неделю за три мили от хижины возил им туда рыбу, которую ловил сетью. В одну из таких прогулок Нипиза сопровождала своего отца, захватив с собой и Бари. Пьеро нарочно взял с собой ременную плеть, предполагая, что будет драка. Но ничего подобного не произошло. Бари тотчас же присоединился к стае и стал вместе с нею есть рыбу. Это очень понравилось Пьеро.
— Из него выйдет отличная ездовая собака, — сказал он с одобрением. — Хорошо бы его, Нипиза, оставить здесь с собаками хотя бы на недельку.
Нипиза с сожалением согласилась. Пока еще собаки были заняты едой, они незаметно отправились домой. Их лодка так тихо отплыла от берега, что Бари даже и не заметил, как они его провели. Тотчас же он бросился в воду и поплыл за ними, и Нипиза помогла ему потом взобраться в лодку.
В начале сентября проходивший мимо индеец сообщил Пьеро кое-что о Буше Мак-Таггарте. Фактор был очень болен. Он чуть не умер от заражения крови, но теперь уже чувствует себя хорошо. Эта новость очень огорчила Пьеро, но о том, что было у него на уме, он ни одним словом не обмолвился перед Нипизой. А она уже совершенно позабыла о факторе из Лакбэна и наслаждалась дикой красотой северного бабьего лета. Она отправлялась на далекие прогулки с Пьеро, помогая ему расставлять на зиму силки для зверей, и в эти прогулки ее неизменно сопровождал и Бари. В свободные часы она приучала его к запряжке. Понадобились целые дни, пока Бари научился безропотно таскать за собой на ремне деревяшку и в то же время не кусать ее и не ворчать. Тогда она прикрепила к нему ремень еще и с другой стороны и заставляла его таскать за собою уже две деревяшки. Так, мало-помалу она приучила его к санной упряжи, пока, наконец, недели через две, он не стал выбиваться из сил, чтобы стащить с места все, что только ей было угодно. Тогда Пьеро привел с собой с острова двух собак, и Бари стали запрягать вместе с ними, и он помогал им возить по лугу пустую тележку. Нипиза была в восхищении. А когда выпал первый снег, то она захлопала в ладоши и крикнула Пьеро:
