История одного филина - Иштван Фекете
— Живее! — скомандовал агроном и нырнул в шалаш, а остальные двое наспех установили крестовину и, подхватив топор и переносную клетку, кинулись вслед за агрономом, так что минутой позже все выглядело так, будто человек здесь и не появлялся, лишь на траве топорщился большой филин, по-видимому, раздумывавший, а не взлететь ли ему на крестовину-насест.
Люди исчезли, и снова к филину подкралось заманчивое желание: улететь на волю. Но рядом была вбита знакомая ему палка с перекладиной, которая призывно манила Ху усесться на нее… Какое-то время филин пребывал в нерешительности: воля манила, но от лапки тянулась, вилась по траве бечевка…
Ху запустил клюв в перья и почесался, — похоже, он до сих пор еще не решил, как ему быть, — затем расправил крылья и встряхнулся всем телом. Эта процедура была частью утреннего туалета птицы, но глаза Ху при этом смотрели зорко, настороженно исследуя окрестности.
Среди людей бытует мнение, что днем филин совсем слеп. Но это неверно. Филин всегда видит прекрасно, но ночью особенно хорошо, потому что зрачки его расширяются, становятся яркими, блестящими, по существу, весь глаз превращается в один сплошной зрачок. Днем же зрачки сильно сужаются и в полдень, при самом ярком свете, становятся величиной с булавочную головку. Но видит филин, и притом превосходно, в любое время дня. Филин засекает приближение врага на расстоянии, когда человек не может разглядеть его даже в бинокль… он уже готов отразить нападение, когда охотнику кажется, что филин беспокоится понапрасну…
Итак, люди исчезли, они укрылись внутри густого куста боярышника, а Ху со все нарастающей тревогой озирался по сторонам. Обращенный к западу склон еще утопал во мгле, но Ху видел гнезда, видел ворон, видел охоту сарычей, видел, как в дальних кустах прошмыгнула лиса… Ху беспокойно переступал с ноги на ногу и все чаще поглядывал на крестовину: удобная позиция сулила филину не только лучший обзор — она обеспечивала и большую безопасность. И вот филин слегка присел, оттолкнулся от земли и взлетел на крестовину. Там он, устраиваясь, снова шумно зафыркал, враждебно защелкал клювом.
Карр-карр! Серая ворона пронеслась так близко от филина, что едва не задела его расправленное крыло.
К этому времени солнце поднялось над холмами, туманные предрассветные тени рассеялись, и утро залило золотистым светом всю местность.
Шум и гам, птичий грай вокруг филина все нарастал, все усиливался, а в темной глубине шалаша люди спокойно угощались палинкой, хотя руки Помози дрожали от волнения.
— А вдруг они улетят?
— Не бойся, Йошка, не улетят! Еще стаканчик?
— Благодарствую, — отказался парень, — да стреляйте же в них, не медлите!
— Ничего, пусть их слетится побольше, — сказал агроном и поднял ружье-автомат. Две вороны сидят на груше, а что в воздухе, какова карусель! Пожалуй, пора ударить.
Агроном слегка подался вперед, раздался выстрел, другой, третий… потом на короткое время воцарилась полная тишина, за ней снова — сумятица карканья.
Теперь над филином — иные повыше, иные чуть не у самой его головы — кружило не меньше сотни ворон, а когда Ху тоже попытался было взлететь, они ринулись на него, не смущаясь ни стрельбы, ни потери нескольких соплеменниц.
— Карр! Ка-аррр! Бейте его, бейте клювом и крыльями!.. Ночной убийца… Р-разбойник…
— Трах!.. Трах!.. Трах!.. — раз за разом прогремело вновь ружье, но вороны, похоже, совсем обезумели от вида филина-чужака, ночного грабителя, исконного врага всего их племени.
— Трах!.. Трах!..
У Помози глаза округлились от изумления, он кусал губы и, не помня себя, навалился на агронома; в конце концов тот вынужден был его одернуть:
— Слушай, Йошка, я ведь не могу стрелять, пока ты лежишь на мне.
Парень опомнился.
— Прошу прощения, — улыбнулся он, — но такого чуда я отродясь не видывал.
— Да и я тоже! — кивнул агроном. — Здесь в сосняке их гнездится не меньше двухсот-трехсот… Потому-то и перевелись у нас зайцы… куропаток не стало, да и фазанов раз-два и обчелся.
Ху сначала испуганно жался к земле, видя, что вороны всерьез готовы растерзать его, но, когда всполошенные выстрелами птицы стали кружить чуть выше, он снова уселся на крестовину, враждебно нахохлился и грозно защелкал клювом.
— Прочь от меня, отстаньте, серое племя! И без вас знаю, что ночь, а не день мое время, но я в неволе и не могу улететь…
Около сотни ворон со зловещим карканьем кружило высоко над крестовиной, но в воздухе нависла опасность, и теперь лишь один-два смельчака отваживались кинуться вниз на филина. Ружье какое-то время безмолвствовало.
— Пусть они пока покружат немного, забудут про выстрелы, — сказал агроном и отодвинулся в глубь куста, подальше от просвета-отверстия, проделанного для ружья; даже через этот просвет охотников мог приметить зоркий глаз ворон.
— Надо бы убрать убитых, — предложил Помози, как бы они не отпугнули стаю.
— Подожди! Впрочем, они считают, что и подбитые — жертвы филина…
Агроном выжидал, посматривая, как на сухую ветку дикой груши усаживается все больше ворон, чтобы с этой удобной позиции поносить на чем свет стоит все племя ночных разбойников.
— Карр… карр… Теперь он появляется даже днем, цельтесь в глаз, братья, выклюем его воровские глаза… — И некоторые особенно ярые вороны уж сорвались с веток, чтобы осуществить свои угрозы.
Ху дергал головой и защищался своими сильными расправленными крыльями, хотя вороны все еще держались на недостижимом для него расстоянии.
— Если так пойдет дальше, они и вправду растерзают филина, — тревожился Ферко, но агроном спокойно дождался момента, когда на сухую ветку уселись сразу четыре вороны, — и тогда один выстрел поразил всех четырех, второй выстрел сшиб еще двух из наседавшей на филина стаи.
Ферко в восторге хлопнул себя по коленям.
— Вот это дуплет! Сколько же их теперь у нас, подбитых?
— Штук десять-двенадцать, хотя я и не считал…
— Может, их все-таки подобрать?
— Ну что ж, давай, только быстро!
Йошка и Ферко поспешно выбрались через отверстие в дальней стенке шалаша и… оба растерянно заморгали глазами от яркого света, потому что внутри шалаша по сравнению с внешним миром было сумрачно.
Вороны испуганно разлетелись в стороны.
Через минуту Ферко и Помози снова нырнули в шалаш, лица обоих сияли.
— Ты сколько подобрал, Йошка?
— Шесть!
— А у меня семь! Всего, выходит, тринадцать…
— Тринадцать — счастливое число для меня, — заметил агроном, — свадьба была тоже тринадцатого…
— Господин агроном, — Ферко тихонько рассмеялся, потом взглянул на филина, Ху снова почуял кого-то. Ах, черт!
Над филином теперь кружил аист, явно заинтересованный редким гостем; с каждым кругом аист заметно снижался и, наконец, плавно опустился на землю
