Григорий Устинов - В краю лесов и озер
— Давай сюда одну, Кирилл, — сказал Болонин, помогая парню.
Пробираясь вдоль берега метрах в ста друг от друга, они установили в зарослях коряги— опоры для будущих хаток. На обратном пути разговорились.
— А найдут их зверьки? — спросил Кирилл, думая об опорах.
— Найдут! Ондатра очень любопытна. Везде пролезет, все посмотрит... Надо и в твоем участке их понаставить. Разведем зверьков, окажем природе помощь, и она в долгу не останется. Вот осенью мы заканчиваем ловлю карасей и уезжаем до весны. А можно будет почти до конца февраля ондатру промышлять.
— Да, это хорошая работа, завлекательная, — соглашался Кирилл.
— Но коряги — это еще не все. Здесь для ондатры очень мал выбор хороших кормов. Вот нет, например, кувшинки и кубышки. Ты знаешь их?
— Это с широкими листьями-то? — спросил парень.
— Да. У кувшинки листья шире, корешок их круглый, цветы белые. Ее еще лилией называют. А у кубышки листья меньше, корешок трехгранный, цветы желтые. Их корневища самые питательные для зверьков. Они толще и мучнистее тростниковых. Эти растения обычно приживаются за поясом тростников, заходят в большую глубину. Если развести здесь, то для ондатры Песчаное станет первейшим водоемом.
— А как их разводить? — поинтересовался любознательный Кирилл.
— Совсем просто. В мае у них на корневищах образуются ростки новых листьев. Надо их выкорчевать в соседних озерах и посадить здесь. А потом они размножатся.
— Как, семенами?
— Да. Плод у кувшинки к осени созревает и лопается, а семена, окруженные воздушным слоем, всплывают и разносятся по водоему ветром, волной. Потом они опускаются на дно, и весной следующего года прорастают на новом участке.
А у кубышки семена липкие и плавают на воде комочками. Они пристают к лапкам водоплавающих птиц и растаскиваются ими по озеру. Потом отрываются, тоже опускаются на дно, а весной прорастают.
— Значит, потом и утки нам помогут? — обрадовался Кирилл. — Интересно все это... Я буду помогать вам, Егор Федорович. Разведем ондатру и новые растения...
Через несколько дней заботливые рыбаки заготовили на соседнем озере корневища кувшинок и кубышек с ростками свежих листьев. Они посадили их за тростниками, опустив на дно с грузиками из камней.
Десять дней ушло на установку новых коряг — опор для хаток. А спустя неделю зверьки уже начали устраивать на них хатки. Укрывшись где-нибудь в сторонке, Болонин и Кирилл часто наблюдали за работой трудолюбивых зверьков. Ондатры то плавали, держа в зубах стебли и листья тростника, то ныряли и доставали со дна мох. Потом они деловито укладывали свою ношу на корягу, умывались передними лапками и снова опускались в воду.
Весной поселилось на озере четыре семьи. Одна участке Кирилла и три у Болонина. Все конусные хатки имели высоту около метра. Издали они походили на маленькую копешку болотного сена. И Кирилл называл их «индейскими вигвамами».
В конце мая у самок появилось первое потомство. Молодняк рос быстро. Молодых ондатр можно было встретить на хатках, на кормовых «столиках» — наносах тростника на воде.
— А сколько за лето детенышей выкармливает одна семья? — поинтересовался как-то Кирилл.
— На Балхаше, например, до шестнадцати штук, — ответил Болонин. — А здесь на Урале, говорят, ондатры котятся от двух до трех раз, но за лето молодняка бывает не меньше, чем на Балхаше. За каждый окот самка приносит детенышей больше, чем на юге.
Осенью началось расселение ондатр. Молодежь уходила из родных гнезд и строилась самостоятельно. К ледоставу на Песчаном красовалось двадцати шесть хаток!
...Прошел год. На озере выросли уже целые поселения «индейских вигвамов». Хатки появлялись ва всех крупных зарослях водоема.
Поздно осенью рыболовы закончили добычу карася, убрали сети. К Болонину пришел Кирилл. Старый ондатролов подвел его к большому ящику и сказал:
— Не думал, что мне еще придется ондатру промышлять. Но все снаряжение с Балхаша привез. Вот и пришло время. С первого ноября и начнем с тобой промысел. Сегодня я покажу тебе, как ловить зверьков и обрабатывать шкурки.
„СУСЛИК“
Василий встретился с Ибрагимом, когда над Миньярскими лесами спускались ноябрьские сумерки. Оба они белковали. Каждый шел своей дорогой, а вот здесь, в верховье речки Аша, их пути неожиданно скрестились.
Лайка Ибрагима Бурзай злобно наскочила на Трезора Василия, смяла его под себя, начала рвать. Охотники бросились к ним, схватили за хвосты, растащили собак.
— Вот шайтан. Пошел! — крикнул Ибрагим на все еще рычащего Бурзая и протянул руку Василию.
— Здравствуй!..
— Здорово. Промышляешь? — спросил Василий по-башкирски.
— Мало-мало. Только девять брал, — по-русски ответил башкир.
— А я шесть белок да одного горностая собака задушила... Тебя как зовут?
— Ибрагим, из Куранчи.
— Ну вот, будем знакомы. А меня — Василий, из Вершины Миньяра. Ночевать-то где будем, Ибрагим?
— Ночевать? Я идем Яман-Елгинский перевал, там балаган есть.
— Вот это хорошо. Пойдем вместе! Мне по пути, завтра хочу к Яман-Елге пробраться.
— И я туда... Айда! Там елка весной цвела. Шишка много — белка много, — сказал Ибрагим.
...Через час охотники уже сидели у старенького балагана, построенного нездешними промысловиками. Развели костер, нарубили душистых пихтовых веток на подстилку.
Ибрагим был в лаптях. Ходить легко, ноги не трет, тепла достаточно. Он разулся, а портянки сушить повесил. Яркое пламя освещало его загорелое лицо с черной бородкой, слегка раскосые темные глаза, широкоплечую фигуру.
Худощавый Василий в сравнении с ним выглядел совсем мальчишкой, хотя парню было двадцать пять лет.
Охотники занялись походным ужином и чаепитием. Разговорились.
— Ты чей там будешь? — спросил Ибрагим Василия.
— Сафонов. Я приезжий, из Туринска. На лесоучастке техником работаю. Вот охоту люблю. Отпуск всегда на осень беру, чтобы поохотиться. Люди в дом отдыха едут, а я в лесные избушки.
— В отца или деда пошел?
— Да... Охотники были. Отца-то фашисты на фронте убили, а дед... тот от медведя погиб.
— Как это?
— Любил охоту на медведей. Хорошие собаки были. Много берлог находил. Которых зверей сам бил, а других в берлогах продавал разным городским охотникам-любителям. Так и состарился. Однажды мой отец с дядей нашли берлогу, да и решили сами убить зверя: дома мяса не было. Дед тоже с ними потащился, не вытерпел... А брал он медведей на берлогах всегда только рогатиной, не признавал ружья в такой охоте. Вот и подготовил дома легкое, сухое древко, насадил на него свою испытанную рогатину. Когда медведь вышел, старик хорошо принял его. А зверь-то оказался огромный, пудов на двадцать. Напоролся он на рогатину, заревел, ударил лапой по древку, сломал его, как тростинку, да и навалился на деда... Пока отец с дядей убили зверя да стащили с деда, все было уже кончено. Задавил медведь старика.
