Аркадий Фидлер - Зов Амазонки
25. «СИНЧИ РОКА»
«Синчи Рока» — речной пароход водоизмещением в сорок восемь тонн. Каждые полтора месяца он отправляется из Икитоса вверх по Амазонке, а затем по Укаяли почти к ее истокам и обратно. Это маленькая, но крепкая посудина. Все, что необходимо жителям, обитающим на этом кусочке земного шара, протяжением в две тысячи километров, она доставляет исправно. А нужно многое: сукно, соль, керосин, орудия производства и сведения о давно отшумевших революциях.
Владелец этого парохода и капитан — некто Ларсен, норвежец из Осло, вот уже тридцать лет бороздит реки Монтании. В водоворотах Укаяли он потерял все свое достояние и даже семью. «Синчи Рока» — вот все, что у него осталось. О себе он говорит, что умрет жалкой смертью, то есть естественной. Регулярно, раз в полтора месяца он пристает к берегу у каждого шалаша, диктует цены, продает, покупает, сдирая по три шкуры, а в промежутках между этими занятиями толкует о метафизике. Однажды я зашел к нему в каюту; он сидел, углубившись в чтение «Эдды» 47 на древнем языке после недавнего ожесточенного торга с каким-то метисом.
Нашу ланчию — так называют на Амазонке маленькие суда — ведут два штурмана из Пунханы. Пунхана — это деревушка вблизи Икитоса, в которой живут исключительно штурманы, выходцы из самых различных индейских племен. Они изучили капризы здешних рек лучше, нежели капризы собственных жен, и — как утверждает молва — способны жить вместе с рыбами в воде.
У одного из наших штурманов, веселого толстяка со сплюснутым лбом (некоторые индейские племена деформируют детям черепа), живописный фотогеничный вид инкского раба; у второго, худого и мрачного, такой вид, как будто он замышляет какое-то злодейство, но это только кажется. Его сердитые глаза в самые темные ночи прекрасно нащупывали дорогу среди пней и водоворотов, предательски подстерегающих корабли.
На «Синчи Рока» две палубы — верхняя и нижняя. На верхней палубе находится рулевое управление и каюты первого класса. Пассажиры — белые, креолы, люди со смуглой кожей и обостренным честолюбием — ходят в нарядной обуви. На нижней палубе помещаются машинное отделение и третий класс, пассажиры — индейцы, чоло, бедные метисы — ходят тут босиком.
Нет сомнения, что индейцев бассейна Амазонки можно отнести к наиболее отсталым народам. Некоторые исследователи склонны видеть в этом особенность низшей расы — краснокожих, но это, разумеется, вздор. Английский естествоиспытатель X.В.Бейтс усматривает основную причину отсталости местных индейцев во вредном климате бассейна Амазонки. Он утверждает, что здешние индейцы монгольского происхождения и перекочевали сюда сравнительно недавно из стран с умеренным и здоровым климатом. До сих пор они не могут привыкнуть к тяжелым климатическим условиям этих мест. Пожалуй, это не лишено основания.
Но главная причина, мне кажется, это страшный гнет белых, который в течение нескольких веков душит этих несчастных. Вот что притупило разум индейцев и породило в них непреодолимое отвращение ко всему, что исходит от завоевателей и называется их цивилизацией.
26. НА ГРАНИЦЕ ДВУХ МИРОВ
Вдоль реки Укаяли, так же как и Амазонки, тянется бесконечный лес. На правом, на левом берегу — куда ни глянь, всюду лес! Невероятное, поразительное буйство растительности, невольно вызывающее вопрос: а нет ли в этом безудержном разгуле лесной стихии какого-нибудь скрытого смысла? Может быть, лесной покров, наброшенный на речные берега, прикрывает какую-то неведомую тайну природы? Наивные домыслы, что и говорить, однако трудно отмахнуться от них, когда видишь такую распоясавшуюся лесную оргию.
Сейчас, в феврале месяце, уровень реки поднялся выше нормального на семь метров. Пройдет немного времени, и паводок достигнет самого высокого уровня — десяти метров. Но уже и теперь большие пространства леса залиты водой. Повсюду из воды торчат островки суши. Некоторые из них имеют всего несколько десятков шагов в диаметре, другие несколько сот. На этих лесных островках в сырых, продуваемых ветрами, сплетенных из бамбука хижинах, отрезанный от всего мира, окруженный небом, лесом и водой, живет заброшенный лесной человек.
Троекратно прогудела сирена «Синчи Рока», извещая леса о своем прибытии. Торжественная минута, которую житель хижины с нетерпением поджидал целый месяц! С парохода перебрасывают на берег узкую доску. Человек шатающейся походкой поднимается на палубу. Истощенный, ободранный, со смущенной и жалкой улыбкой на лице, он все же пытается держаться независимо. Если это белый и бывший городской житель, «Синчи Рока» смутно напоминает ему лучшие времена. Если он метис или индеец, «Синчи Рока» для него — мир ошеломляющих мечтаний. Но и белым и индейцам роскошь парохода не сулит ничего хорошего.
На ланчию человек всегда приходит с надеждой, что за мешок принесенной им фасоли он получит равноценный товар: керосин, мыло, материю. (Получить деньги никто не надеется.) Действительно, капитан Ларсен даст все, чего только пожелает лесной житель, но в два раза меньше, чем ему следует. Ибо Ларсен — богатый человек, которому не терпится разбогатеть еще больше, и у него есть пароход, а лесной житель — больной бедняк, и парохода у него нет. Все, что он имеет, — это маленькое каноэ, а ведь на нем до Икитоса не доберешься; до Икитоса пятьсот, а то и тысяча километров!
Ограбив несчастного, «Синчи Рока» дает два гудка, на палубу втаскивают доску, и пароход отчаливает. Еще минуту назад житель побережья и его маленькое поле находились в орбите интересов большого мира, принадлежали этому миру, подчинялись его порядкам. Сейчас, когда трап убран, эта связь оборвалась; снова человек принадлежит только лесу. Тяжелой походкой он возвращается к своему шалашу, к своему повседневному образу жизни, убогому, беспросветному, безрадостному.
На берегах реки Укаяли раскинулось несколько местечек, влачащих жалкое существование, — Рекена, Орельяна, Контамана, Масисеа. Но очень сомнительно, найдется ли на всем этом пространстве, длиной в две тысячи километров, такое же количество жителей, приобщенных к цивилизации. Для них «Синчи Рока» везет четырнадцать писем и три — буквально три! — газеты: одну в Контаману, вторую в Масисеа и третью для врача Здзислава Шимоньского, который живет в Кумарии в польской колонии, впоследствии ликвидированной. Остальные жители, по-видимому, ничего не читают и не желают ничего знать о внешнем мире.
Впрочем, не все. Однажды на какой-то пристани явился к нам человечишка в заштопанной, но чистой рубахе и штанах. По темной коже лица трудно было определить, к какой расе он принадлежит: солнце и местный климат всех нивелируют. Выясняется, что он испанец. На Укаяли прожил сорок лет. Узнав, что я прибыл сюда прямо из Европы, он подошел ко мне и после долгих извинений и церемоний спросил, носят ли еще в Европе цилиндры и в каких именно случаях.
