Иван Басаргин - Чёрный Дьявол

Хунхуз скрылся за дубками. Безродный положил на снег винтовку, смачно выматерился, вернулся к цепи, осмотрел ошейник и заорал как безумный:

— Бога мать! Кто ошейник подрезал? Это ты, ублюдок! Спелись с ней. «Жития святых» читали! Сжить меня со света сговорились!

И, теряя всякую власть над собой, зверем набросился на Груню. Ударил кулаком в грудь, в лицо. Груня упала, он начал ее топтать, пинать, стараясь угодить в живот и грудь. Схватил Груню за толстую косу и, намотав на руку, поволок по снегу. Бросил у крыльца. Кинулся на Ваську, который, закрыв лицо руками, читал молитву.

— Егорыч! — завизжал поросенком Васька. — Не грешен. Не читал «Жития святых»! Грешил с Парасшой! — удар в челюсть оборвал его крик.

…Тяжело поднималась с земли Груня. Глаза ее дико смотрели в спину Безродного. Шатаясь, пошла к винтовке. Нагнулась, подняла ее, слизала кровь с разбитых губ, крикнула:

— Убийца!

Мягко клацнул затвор винтовки, патрон легко вошел в патронник. Безродный обернулся и увидел, как хищный прищур ствола начал ползти к его груди. Безродный замер, завороженно смотрел на маленький глазок ствола. Ему вспомнились убитые корневщики. Представил, как и в его тело вопьется пуля, входное отверстие будет маленьким, а выходное настолько большим, что кулак войдет. Сперло дыхание. Хотел крикнуть — голос пропал. В голове стучало: «А ведь выстрелит. Точно выстрелит! Но куда она целится? Зачем в грудь? Надо в голову, чтобы сразу. В грудь — будет больно, в голову — нет. Сразу упаду, и все».

Глазок ствола тянул к себе. И Безродный медленно пошел на него…

На чердаке своего дома затаился Федька. Ему было хорошо все видно. Он держал в руках бердану. Трижды ловил на мушку Безродного, но мушка прыгала, руки дрожали — так не попасть. Во рту сухость, тела не чувствовал. Трусил Федька, трусил в человека выстрелить.

А во дворе стояла напряженная тишина.

Возчики, выскочившие из сарая, застыли на местах.

Груня взяла на мушку суровую складку между бровей Степана. Безродный про себя отметил, что правильно сделала, — пуля пройдет через голову. И все.

Вдруг один из возчиков прыгнул на Безродного, навалился на него, прикрыл своим телом. Грохнул выстрел, вжикнула пуля над головами.

Спасителем оказался Хомин, нанятый Безродным мужик из Ивайловки, здоровенный, кряжистый, чем-то схожий с бурым медведем: и борода у него была бурая, и глаза бурые, маленькие и красные, короткие ноги и длинные руки. О силе Хомина ходили легенды. Будто бы однажды в извозе показал свою силу: конь с возом не одолел подъем, так Хомин выпряг коня, сам запрягся и выволок воз на гору. Почесали тогда мужики затылки, крякнули и побрели следом. Кто-то сказал: «Хомин, на кой ляд тебе конь, ты сам можешь воз тянуть». — «Неможно. Конь есть конь, а человек есть человек…»

Безродный хотел вырватьсся, но Хомин придавил его, будто бревно.

— Охолонь чутка, потом отпущу, — спокойно сказал Хомин. — Не мечись, не мечись, могу и нутро вытряхнуть. Пошутковали и будя.

Когда Безродный наконец поднялся, Федька снова поймал его на мушку, потянул на себя спуск, но выстрела не было — забыл в спешке взвести курок. Как во сне: на тебя наседает зверь, ты целишься в него, хочешь выстрелить, а ружье не стреляет. Бердана выпала из рук. «Трус, трус…» — шептал он дрожащими губами.

Груня сидела на снегу и отрешенно смотрела на людей, на свои окровавленные руки.

— Откуда у меня кровь на руках? Я его убила?

— Гад, довел бабу, рассудок потеряла! — зашумели мужики.

— Успокойся, жив он, — наклонился над ней возчик из Ивайловки, Шишканов. — Помешал вот этот медведь. Да, зря не убила ты его. А кровь на руках с лица твоего.

— А ты кто?

— Я Шишканов, вот твоему ироду помогаю богатеть.

— Прочь, молчать! — заорал Безродный и двинулся на Шишканова.

— Ожил, скотина. Бей его, мужики, хватит, всю дорогу молчали!

Безродный схватил винтовку. Мужики подались назад.

— Стреляй, сволочь! — двинулся на Безродного Шишканов. — Всех не перестреляешь!

— Всех не буду, а вот тебя точно убью. Вижу, какой ты породы.

— Кончай, Шишканов, ведь сила на их стороне. Хлопнет — и весь сказ, спишут на бунт, и баста, — остановил Шишканова Хомин.

— Правильно, Хомин, надо кончать. А таких, как Шишканов, мы скоро свяжем одной веревкой — и в море, — ухмыльнулся Безродный, не опуская винтовки.

— Посмотрим, кто кого. Посмотрим, господа-грабители! Придет время, за все спросим, — спокойно говорил Шишканов под наведенным стволом винтовки.

— Разгружай, мужики, чего в семейный спор встревать. Всяк живет, как бог на душу положит, — сказал Хомин и пошел к своим саням.

Вскрик Груни прервал споры. Она упала лицом в снег и корчилась от боли. Хомин подскочил к Груне, взял ее на руки и побежал в дом. Увидел Парасковью, приказал:

— Теплой воды! Быстро!

Хомин догадался, отчего кричала Груня. Его Анисья каждый год носила ему по ребенку. Он обычно не звал бабок-повитух — надо было делать подарки — сам принимал все роды.

Парасковья принесла воды.

Вскоре Хомин вышел к Безродному.

— Сволочь ты, а не хозяин, — сказал он. — Дите загубил. Скинула баба. Не ходи к ней, пусть спит, замаялась. Избил ты ее дюже.

— Спасибо тебе, Хомин, что спас меня. Сколько за услугу?

— Сам ставь себе цену, — усмехнулся Хомин. — Я тоже рисковал. Могла обоих хлопнуть, не успей я вовремя.

— Так сколько?

— За извоз десятка, за твою душу полста, за спасение бабы десятка, — вот, поди, и хватит.

— Вся мне и цена?

— А больше ты и не стоишь. Но коль дороже себя ценишь, то от большего не откажусь.

Безродный выхватил из кармана сотенную и бросил Хомину.

— Премного благодарен, господин купец! Зови, когда надо, — помогу.

— Ладно, иди. Параська накормит. Разгружайте и дуйте от меня…

После разгрузки мужики собрались в работницкой. Все наперебой подставляли свои чашки, Парасковья большим половником наливала борщ. Хвалили ее варево, добродушно смеялись:

— С Васькой миловалась? Ха-ха-ха! Он орет: «Я с Параськой…» Ну чудеса в решете.

Косматый мужик почесал затылок, восхищенно сказал:

— А баба у Безродного хороша!

— Это иуда Хомин помешал ей хрястнуть Безродного… — вставил свое слово Шишканов. — Я вот в помещика стрелял, десять лет каторги дали. Отбухал, а потом сюда загнали. Ненавижу богатеев! Но ничего, будет и у нас светлый праздник.

— Мил-друг, ты сходи-ка к нашему Гурину, он тоже из таких же чудаков, ваших кровей, — посоветовал Розов.

— Хомин скоро тоже станет хапугой, — пропустил мимо ушей совет Розова Шишканов, — потому он неспроста спас Безродного, одного поля ягода. А ведь был бедняк. Как начал его поднимать Макар Булавин, добрая душа, не узнать стало Хомина, чисто росомаха, все в свое гнездо тащит. Богомольный, а сам под лавку заглядывает, нельзя ли что украсть.