Юрий Куранов - Избранное

Зина линейкой подцепила из кринки мягкий текучий жир и подошла к Федьке Ковырину. Федька сидел на парте и пытался обоими глазами смотреть на собственный нос, нос Федьки стремительно вздувался.

— Опусти хоть голову, путешественник, — сказала Зина, размазывая жир по ладоням.

Федька посмотрел на Зину круглыми заячьими глазами и опустил голову.

Наташа стояла возле окна спиной к ребятам и смотрела, как Анисья Викторовна играет на баяне.

Откуда-то появился Олег и принялся жиром растирать Еньке палец. Он растирал осторожно и плотно. Палец несколько раз кольнуло изнутри, потом по нему пошел жар.

— Хорошо еще отделался, — сказал Олег.

— А ты вообще отделался, — сказал Енька, — возле школы потоптался.

— Я ведь уже видел самолеты, — улыбнулся Олег. — Чего мне бегать. Я еще не такие видел, настоящие. Бомбардировщики.

— Ну и что же, — насупился Енька. — Зато ничего не знаешь.

— А чего мне надо знать?

— Чего? Зачем, например, самолет прилетел? Знаешь?

— Нет.

— Врача привез. Калину резать будут.

— Зачем же это? — удивился Олег.

— Значит, надо. Больна, значит. Я ее сегодня за деревней совсем встретил мертвую. Видно, тиф какой-нибудь. Говорят, по деревням тиф пошел.

— При тифе не режут. Может, у нее аппендицит.

— Может, и это. Только, видишь, без внимания не оставили. Врач из города прилетел. Митьке написать надо, чтобы знал он, как ее тут ухаживают.

Подошла Зина и тихо спросила:

— Калину?

— Ага.

— Жалко ее, красивая какая, — сказала Зина.

— При чем тут красивая, — сказал Енька. — Не от красоты же она заболела.

— Как Олегова бабушка недавно говорила: красивым на свете всем не везет, — сказала Зина.

— Вот тебе и не повезет, — сказал Енька.

— Какая я красивая, я другая.

Олег растирал Еньке палец и смотрел на Зину.

Вечером дядя Саша долго не возвращался с работы. Дед сидел злой и поигрывал вдоль стола костяшками пальцев. Бабушка лежала на печке. Олег смотрел в окно.

Под крышей потрескивали сосульки. Вставал напротив за Наташиным двором узкий месяц, пронзительно-алый. Месяц поднимался прямо из колодца, из-под висячей бадьи. Под месяцем заскрипели шаги. Показался дядя Саша.

Дед встал и вышел из дому. Олег видел, как дед под окнами быстро прошел к дяде Саше навстречу и ударил его кулаком в лицо. Дядя Саша опустил голову и что-то негромко сказал деду. Дед еще раз поднял руку, но не ударил, а плюнул в снег и выругался.

Бабушка слезла с печки, накинула длинный черный платок и тоже вышла. Они о чем-то долго разговаривали в сенях втроем. И Олег слышал, как дядя Саша все повторял:

— Честное слово. Честное слово, для чего мне врать…

Наташа скакала верхом, высоко взмахивая руками, подпрыгивая в седле и задыхаясь от влажного теплого ветра. Она скакала вдоль свежей пашни, по которой деловито расхаживали грачи, от которой поднимался запах сырого хлеба, а дальше — за пашней — тянулись леса. Над серыми чащами еще не облиственных берез горизонтом шли облака. А конь шел высоко в небе, поверх облаков и навстречу им.

«Хоп!» — говорила Наташа, высоко подскакивая в седле и поправляя юбку. «Хоп», — говорила она. Конь отвечал ей, отвечал похрапывающим коротким звуком. И звук этот был похож на «хоп».

Конь шел по лужам, и брызги летели ему под брюхо. Брызги летели на растопыренные Наташины сапоги и грохотали по голенищам, как горох.

«Хоп!» — говорила Наташа.

Конь отвечал ей.

«Хоп!» — говорила Наташа.

Конь скакал поверх облаков, глядел на них сверху. А вдоль облаков тянулись в небе веселые ровные стаи гусей. А в стороне, вытягивая задние ноги, тащила плуг большая лошадь. За лошадью шел небольшой пахарь. «Э-эх!» — кричал он и, приседая, подхлестывал лошадь под брюхо. Потом пахарь остановился, посмотрел из-под руки на Наташу и окликнул.

Наташа привстала на стременах и помахала рукой. Она сняла свою красную косынку, еще привстала и помахала косынкой над головой.

— И-эх! — крикнул пахарь и дальше пошел за плугом. Наташа прямо через пашню шагом поехала к пахарю.

— Здорово, — сказала она.

— Здорово, — сказал пахарь.

— Пашется-пропашется, — сказала Наташа, соскакивая с коня.

— Пропашется-попляшется, — сказал голос Бедняги.

— Здравствуй, Бедняга, — сказала Наташа.

— Здравствуй, девица, — пропел Бедняга. — Поженишиться приехала? Мужичок-то твой, гляди, сколь вымахал. Аж земля, как пуп, лоснится. Таку бы ему силу в поясницу.

— Чего там поделалось? — сказал пахарь, подойдя поближе с плугом.

— Ничего. Экзамены ведь завтра. Билеты привезла.

— Думаешь, ему с билетиками пахать полегче станет, — сказал Бедняга, лежа на меже.

— Мне тут не до ваших билетиков, — сказал пахарь. — Мне бы сегодня клин домахать.

— Ты бы хоть глянул, Ень. Я же привезла их тебе, — Наташа полезла за борт своей вельветовой жакетки.

— Женушка-ряженушка, — сказал Бедняга, — беспокоится-печется.

— Ты бы хоть не молол языком, — сказала Наташа. — Взял бы да сам попахивал. А то лежишь, а Енька похлестывает.

— Не твое сопливое дело, — сказал Бедняга, — женушка-ряженушка.

— Ты знаешь, Ень, — и Наташа растерянно посмотрела на Еньку. — Я их, кажется, потеряла.

— Ты пошибче поищи, — сказал Бедняга. — Вон Енька пусть по пазухе поищет. Я-то очи отверну.

— Пойдем отсюда, — сказал Енька.

Он взял Наташиного коня под уздцы и повел в сторону по пашне.

— Какой этот Бедняга дурак, — сказала Наташа.

— Чего же ты, потеряла билеты? — сказал Енька.

— Ты знаешь, я сейчас быстро съезжу. Я прямо к Анисье Викторовне. Сама тебе и привезу.

— Чего же убиваться, — сказал Енька. — Я уж как-нибудь так.

— А вдруг не сдашь?

— Сдам. А не сдам — невелика беда. Осень на это есть.

— А осенью опять в поле будешь.

— Ну и наплевать, Не маленький я.

— Ишь какой большой.

— А чего?

— Каши мало ел.

— А ну, посмотрим.

Енька схватил Наташу за руку и начал выкручивать локоть за спину.

— Тяни, тяни! — крикнул Бедняга.

— Отпусти, — засмеялась Наташа.

— Не отпущу.

— Отпусти, а то уеду.

— Куда уедешь?

— Никуда. Отпусти.

— Не отпущу.

— Больно, Ень. Ну отпусти, дурной. Уеду ведь.

— Не уедешь.

Наташа с силой вырвала руку, забежала с другой стороны коня, схватилась за холку, подтянулась, животом навалилась коню на спину и села. Выехала на дорогу и заплясала на месте.