Юрий Куранов - Избранное

— А где-то я вас видела, — сказала бабушка. — Где бы могла?

— А летом, как раз в начале войны. Я под утро по деревне шел. А вы с повети тогда по лестнице спускались.

— Да, да, да, — сказала бабушка.

Дед опять принялся ходить по избе.

— Я ведь жил в этой деревне, — сказал человек. — А потом уйти пришлось. Вот и ходил я тогда, все на прежнее свое место глядел.

В ограде послышались шаги. Взбежал по крыльцу и прошел в избу Олег.

— Здравствуйте, — сказал он. — Мама, поесть ничего нету?

— Сейчас, внучек, — сказала бабушка, и слышно было, как она встала из-за стола.

— И этот малыш парнишка с вами тоже? Ни отца, видать, ни матери?

— Да. Ни того, ни другого нет у него рядом, — сказала бабушка с кухни.

Дед продолжал ходить.

— И отца, и мать, выходит?

— Мать не тронули, — сказала бабушка. — Я думаю, она к этому тоже руку приложила. Жили они не дружно. Изменяла она ему, говорят. Он бесился, а поймать не мог. Она ведь, не успели сына взять, враз вышла за другого.

— И мальчика не приняла?

— Да просила она, а мы отдать не решились. Ну ладно, к чему уж эти разговоры…

— Одним словом, так, — сказал человек и шумно поднялся из-за стола. — Я тут с собой муки мешок привез. Пригодится она вам. А вы уж не говорите, где взяли.

Дед перестал ходить.

— А сколько вы за него просите? — сказала бабушка.

— Мне за эту муку ничего не надо. Почему не помочь людям в несчастье.

— Мы так взять не можем, — сказала бабушка.

— Вы, я вижу, нас не за тех принимаете, — медленно выговорил дед.

— Вы не бойтесь меня и не чуждайтесь, — вежливо сказал человек. — Доброе дело хочу я вам оказать. И все. Нуждаетесь ведь вы.

— Не за тех вы нас принимаете, — еще медленнее выговорил дед.

— Мы ведь не очень уж так нуждаемся, — сказала бабушка. — Мы на базаре лучше купим.

— Где же это на базаре вы теперь муку найдете? — усмехнулся человек. — Возьмите, прошу я вас. И не бойтесь меня, я сам в жизни горя много видел.

— Спасибо вам, но ничего нам не надо, — сказала бабушка.

— Я прошу вас, уйдите домой, — сказал дед.

— Что вы? Я не хотел вас обидеть. Я ведь с помощью пришел.

— Подожди ты, отец, — сказала бабушка торопливо. — Вы тоже на нас не обижайтесь. Но муку мы не возьмем. Мы ведь и правда не те, кто вы думаете.

— Да что вы… — начал человек.

— Идите, идите, — строго сказал дед. — И нечего разговаривать. А то у меня аж дух заходится. Обижу я вас.

Человек вышел в сени, подобрал с пола плащ, спустился с крыльца.

— Сволочь какая! — сказал дед за дверью. — Хорошо, что Сашки нет. Вот уж озверел бы.

Бабушка в наброшенной шали прошла на крыльцо.

— Вы не обижайтесь на нас, — просительно сказала бабушка. — Мы честные люди, и помогать поэтому нам не надо. Мы уж как-нибудь сами.

— Что вы! Зря вы, конечно, — сказал человек, накидывая плащ. — Зря вы меня боитесь, я ведь от чистого сердца.

— Мы никого не боимся, мы честные люди, — сказала бабушка, словно оправдываясь. — У нас ведь совесть чистая, бояться нам нечего.

— Ну ладно, — сказал человек. — Я пойду. Не держите на меня памяти.

Человек поплотнее натянул капюшон и направился к санкам.

— Где же у нас Сашка? — сказала бабушка, вернувшись в избу.

— Где же ему быть! Опять небось у этой лошади сидит, — сказал дед.

— Тише ты, тише, — зашептала бабушка. — Ребенок ведь дома.

И дед снова начал ходить по избе.

Еньке надоело сидеть за бочкой. Он поставил картошку в сенях и вышел на крыльцо. Между калиткой и поленницей человек стоял над санками, он стоял растерянно, сгорбивши спину. Потом он снял с санок рогожу, перекинул ее через руку и пошел на улицу.

Енька спустился в ограду. Снег уже редел, но ветер усиливался. И долго еще было видно этого человека, пока он шагал из деревни, наклонившись на ветер, все время поправляя капюшон. Енька поднял возок и тронул санки с места.

Из деревни подходили к дому двое.

Это были Калина и дядя Саша. Калина шла в длинном Митькином тулупе, шла запахнувшись, глядя под ноги. Дядя Саша — в легоньком своем пальтишке, засунув руки в карманы и смотря куда-то за деревню.

— Смотри, кто-то из деревни в поле пошел, — сказал дядя Саша. — Кому хочется после такой метели бродить…

— Уж не нам с тобой, — сказала Калина. — Эх и жизнь собачья! Сидели бы сейчас в тепле да в карты бы играли.

Дядя Саша промолчал.

— А почему вот нельзя посидеть да в карты поиграть до ночи? — сказала Калина. — А посидишь, пойдут языком чесать.

Дядя Саша молчал.

— Будто уж и воли у человека на собственную жизнь совсем нет, — сказала Калина.

— Ну, я пошел, — сказал дядя Саша.

Енька оттащил санки в сторону и спрятался вместе с ними за поленницей возле забора.

Калина побрела домой.

— Где Калина? — громко спросил в избе дед.

Потом дед в пиджаке, без шапки выскочил на улицу.

— Калина! — позвал он.

Калина остановилась.

— Иди сюда, Калина.

Калина стояла.

— Иди, иди.

Калина продолжала стоять.

Тогда дед пошел к пей.

— Ты бы, Калина, о Митьке подумала.

— А чего я, Владимир Зосимович? — тихо сказала Калина.

— Брось ты Сашку мутить.

— А чего я, Владимир Зосимович, ведь он сам ко мне ходит.

— Гони. Гони в шею. Не шлюха же ты.

— Мы ведь только в карты играем, — негромко сказала Калина. — Скучно мне вечерами. Жалко вам, что ли?

— Знаю я, до чего эти карты доводят. Сам молод был.

— Грех берете на душу, Владимир Зосимович, уж и в карты поиграть стало нельзя.

— Играла бы с бабами.

— Не ходят они ко мне. Дела у них. Дети. Грех берете на душу, Владимир Зосимович.

Дед стоял среди улицы, маленький, лысый, подогнул ноги, словно хотел кинуться на Калину. Ветер трепал полы его пиджака, отчего казалось, что дед вертится на месте.

— Ох и проучил бы я тебя, стерву! — сказал он поучительно. — В кровь бы всю морду расхлестал. Несчастная… Несчастней других, что ли?

— Грех берете на душу, — сказала Калина и пошла.

— Смотри. Поймаю, возьму за волосы — по всей деревне протащу. И этому морду всю исчерепашу. Картежники нашлись…

Дед вернулся в избу, громко хлопнув дверью. И что-то долго твердил за стеной, расхаживая по дому.

Енька взял санки с мешком, вывез их на озеро и спустил в прорубь.

Обледенелой дорогой в прокаленных утренней стужей розвальнях Енька ехал по дрова. Нет ничего веселей и злорадней последних морозов весны. Когда небо все пламенеет синью, чистейшее и высокое. Когда дорога трещит и лопается. Когда полозья раскатываются и грохочут.