Иржи Кршенек - Длинные уши в траве. История косули Рыжки
— Девочки, это она пережевывает, — сказала мама, и мы сразу почувствовали, как она и сама тому удивляется.
— Ура! — крикнула Ивча и сжала бабушку в объятиях. — Ура! Наша Рыжка пережевывает. Она умеет пережевывать. Я это первая отгадала.
Она побежала за дядюшкой.
— Дядюшка, быстрей поди посмотри. Наша Рыжка умеет пережевывать.
— Что тут особенного? — сказал дядюшка. — Это же жвачное животное. Как, к примеру, домашняя коза.
Бабушка, услыхав, что дядюшка сравнивает нашу Рыжку с козой, возмутилась и сказала ему, что он не умеет ничему радоваться, а кто сам не умеет радоваться, так пусть хотя бы не портит радость другому. Он вообще мастер-ломастер, даже вон у березки, которую бабушка посадила возле дачки, хотел срезать нижние ветки.
А дядюшка сказал бабушке, что эти ветки он хотел срезать затем, чтобы березка дала хорошую крону, мы все-таки живем не в дремучем лесу, а на даче, где человек разумно переделывает природу по своему понятию.
— Такая маленькая и уже пережевывает, уже сама себя кормит, бедняжечка, — сказала опять бабушка и немножко вроде бы поговорила с дядюшкой, как у них принято.
А Рыжка все жевала-пережевывала, и у нее это так здорово получалось, что мы не могли глаз от нее оторвать, даже папка не выдержал и сказал, что это Рыжкина большая победа и, пожалуй, никто не поверил бы, что такая маленькая косулька может делать такие вещи. Только бы у Рыжки укрепились ножки, чтобы держали ее, это для нее теперь самое главное.
Бабушка опять что-то сказала дядюшке, а ему, видно, надоели разговоры, и он сказал: «Ага, мамочка», потом прихлопнул слепня, который сел ему на плечо, опрыскал себя всего репеллентом, взял кусок жареного карпа и спросил у мамы, как, собственно, обстоят дела с ухой по-венгерски, потому что у него в сачке уже четыре большие плотвички.
Ивча нарвала целую пригоршню яблоневых листьев, но мама не велела ей беспокоить Рыжку и сказала, что нам всем теперь нужно уйти и хоть ненадолго оставить ее в покое, а если мы хотим ухи в котелке, то надо собрать сухих дровишек. Поэтому мы с Ивчей занялись дровами: стали таскать ветки к колоде, где дядюшка рубил их и при этом еще успевал кричать рыбакам на другой стороне реки, что карпы нынче клюют очень осторожно, чего обычно не бывало после того, как зарыбнивали реку.
Настал вечер. Рыжка сидит в своем домике, а на березке висит керосиновый фонарь, вокруг которого кружатся ночные бабочки и другие насекомые, что живут у реки. От плотвичек и от красноперок у мамы набралась целая миска оранжевой и желтой икры, и на досточке у очага она припасла все, что ей может понадобиться, чтобы сварить в котелке уху со жгучим перцем. Я слежу за огнем, который должен котелок только облизывать, Ивча режет картошку кубиками, а дядюшка промывает рыбу в колодезной воде. Бабушка сидит у огня, смотрит на него и вспоминает своего папеньку, который умер, когда она была совсем маленькая, а был он таким сапожником, каких теперь только по телевизору в сказках показывают, — мастерил людям башмаки и при этом еще и песни пел.
Котелок теперь до того наполнился мелкой рыбешкой, что из него торчат хвостики, — все это булькает, варится и сильно пахнет любистоком. А потом, когда рыба разваривается, мама все это сливает и в чистый отвар кладет все, что полагается, а главное, картошку, перец и икру, которая ужасно как съеживается. Все это вместе начинает издавать такой потрясающий запах, что дядюшка быстро собирает миски и хлеб, а папка ставит на стол минеральную воду.
Мы становимся в очередь от мала до велика; уха нам всем очень нравится, только бабушка ест мало, она вообще малоежка. А дядюшка идет за добавкой, и маму все нахваливают, а она только говорит:
— Ешьте, ешьте, ухи с лихвой хватит.
Дядюшка так наедается, что ложится прямо животом на лужайку, а бабушка велит ему хотя бы подложить под себя что-нибудь, ведь он знает, что из-за спорта у него со здоровьем не все в порядке.
Это первая уха в котелке, которую мы варим с тех пор, как у нас живет Рыжка, мы рады, что все так получилось: Рыжка растет, она хорошо устроилась в своей норке, где ее никто не обидит, где ее не сосут клещи, не надоедают комары и мухи. А на небе полно звезд, и некоторые из них мерцают, словно бы их кто-то гасит и снова зажигает; бабушка опять рассказывает о своем папеньке, пока наш папка не заключает, что сапожник — такое же достойное ремесло, как, скажем, столяр, кузнец или пекарь, только вот теперь появились такие странные профессии, как референт, сотрудник и прочие, которые вообще ничего не говорят ни уму ни сердцу.
Я отдраиваю наш суповой котелок песком, ведь иначе его не очистишь, слушаю, что говорят взрослые, и мне становится жалко бабушку, что у нее уже нету папеньки: конечно, ей было бы лучше, если бы он сидел вместе с нами и пусть бы ничего не делал, лишь бы только пел свою сапожничью песенку.
Дядюшке полегчало после еды, он сел и сказал, что грабовые полешки имеют гораздо большую теплопроводность, чем уголь, — это ему один лесник объяснил, граб горит тихим пламенем и всегда при горении больше других деревьев поет, словно бы поленце жалуется, что ему суждено сгореть.
Наша Ивча, которая вообще-то не любит спать по ночам, начинает зевать, от нее зевота переходит на маму, и она говорит, что, если у нее сомкнутся веки, она тут же свалится замертво. Мы все расходимся, а мама идет еще немного посудачить с бабушкой. Дядюшке не терпится порыбачить, он бросает наживку на угря, а папка садится сзади и говорит:
— Если что, я тебе помогу его подцепить.
Наверху, когда мы уже лежим, Ивча вдруг спрашивает меня:
— Как ты думаешь, Рыжка будет ходить?
— А почему нет? — говорю я. — Все-таки у нее четыре ноги. У тебя две, а ты и то ходишь.
— Но если она ест только кашу, траву и листочки, а ходить не хочет? Вставать ей не хочется, она все время только бьется головой об землю.
— Потому что она еще маленькая и слабая, ножки ее не держат.
— Все-то ты знаешь.
— Тогда не спрашивай.
— Я и не спрашиваю. Я сама с собой разговариваю, — ворчит Ивча и поворачивается к стене.
Наконец она умолкает, но теперь не спится мне. Она всегда так: взболтнет что-нибудь, а мне потом думай. Все-таки ужасно, если у Рыжки что-то нехорошее с ножками. Что тогда? Она и вправду всякий раз только отталкивается передними ножками, они у нее сильнее и короче, а задние вихляют, и она волочит их за собой. У нас в микрорайоне есть одна девочка, совершенно нормальная, даже красивая девочка, а ноги ей не служат, она ходит на костылях с маленькой таксой на прогулки, и, когда я ее вижу, мне всегда ее очень жалко.
