О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот
На этот раз я мог применить по-настоящему действенное лекарство, что в те времена случалось не так уж часто, а потому бычок Эрика особенно меня интересовал, и мне не терпелось узнать, вырвал ли я его из лап смерти. Но я понимал, что результаты проявятся не сразу, и заставил себя выждать пять дней.
Я шел через двор к хлеву, зная, что через несколько секунд мои сомнения разрешатся раз и навсегда: либо он издох, либо уже поправляется.
Стук моих каблуков по булыжнику не остался незамеченным: над нижней створкой двери возникла голова Джуди с настороженными ушами. Я ощутил прилив торжества: раз сиделка на посту, значит, пациент жив. Окончательно я убедился в этом, когда собака на секунду исчезла из виду, а потом без малейших усилий перемахнула через створку и кинулась ко мне, прямо-таки извиваясь от восторга. Она словно пыталась сказать мне, что все идет хорошо.
Бычок, правда, еще лежал, но он обернулся ко мне, и я заметил, что изо рта у него свисает клок сена, зато языка не видно.
— Дело идет на поправку, а? — сказал Эрик, входя.
— Несомненно. Язык гораздо мягче. И, по-видимому, он уже пытается есть сено?
— Ну жевать-то он пока толком не может, зато молоко и кашку пьет вовсю. И вставать уже пробовал, только ноги пока плохо его держат.
Я достал новый флакон йодистого калия и повторил инъекцию. А Джуди снова почти тыкалась носом в иглу и упоенно внюхивалась. Взгляд ее был сосредоточенно устремлен на место укола, и она явно старалась не упустить ни одной подробности — во всяком случае, она громко отфыркивалась и опять возобновляла свои исследования.
Когда я закончил, она заняла обычную свою позицию возле головы, и, уходя, я заметил, что Джуди как-то странно покачивается, но потом сообразил, что она, сидя, виляет хвостом, скрытым в соломе.
— Во всяком случае, Джуди довольна, — сказал я.
— Еще как! — кивнул фермер. — Ей нравится во все соваться. Она ведь вылизывает каждого новорожденного теленка, а когда наша кошка котится, то и каждого котенка.
— Прямо повитуха, а?
— Во-во! И еще одна странность: она просто живет на скотном дворе. У нее хорошая теплая конура, так она в нее и не заглядывает, а спит каждую ночь в соломе рядом со скотиной.
Снова я навестил бычка неделю спустя; на этот раз, увидев меня, он начал носиться по стойлу, точно скаковая лошадь. Когда я наконец, запыхавшись, загнал его в угол и ухватил за морду, во мне все ликовало. Я сунул пальцы ему в рот: язык стал упругим и уменьшился почти до нормальных размеров.
— Сделаем еще инъекцию, Эрик, — сказал я. — Если не очистить все как следует, язык начнет опять деревенеть. — Я принялся разматывать шланг. — Кстати, что-то я не вижу Джуди.
— Так она, наверное, решила, что он уже выздоровел. Да и нынче у нее другая забота. Вон, поглядите!
Я взглянул в дверь и увидел, что Джуди торжественно выступает по двору, неся во рту что-то желтое и пушистое.
Я вытянул шею.
— Что это она несет?
— А цыпленка.
— Цыпленка?
— Ну да. Вывелись месяц назад. Так старушка решила, что им лучшее место в конюшне. Устроила им там гнездо и все пробует свернуться вокруг них, только ничего у нее не получается.
Джуди скрылась в конюшне, но вскоре появилась снова и побежала к кучке цыплят, которые весело поклевывали между булыжниками, осторожно забрала одного в пасть и направилась к конюшне. Оттуда ей навстречу выбежал первый цыпленок и засеменил к остальной компании.
Усилия ее пропадали напрасно, но я не сомневался, что она не отступится — такой уж она родилась. Джуди, собака-сиделка, никогда не сменялась с дежурства.
Потребность заботиться о других у животных воплощается в материнском инстинкте — бесспорно, одном из самых могучих и ярко проявляющихся. Но среди знакомых мне животных только Джуди распространяла его на все живое. Как сказал Эрик Эббот, самым ее любимым занятием было присматривать за больной скотиной. Она была природной четырехногой сестрой милосердия — единственной в своем роде. И я часто спрашивал себя, а доводилось ли другим встречать подобных собак?
Глава пятьдесят седьмая
Мое пребывание в госпитале порождало у меня много разных мыслей. Например, что в моей ветеринарной практике я держу нож, а не лежу под ножом, и это много предпочтительнее.
И мне вспомнилось, с каким удовольствием года за два до войны я занес скальпель над распухшим собачьим ухом. Тристан, томно облокотившийся о стол, держал анестезионную маску у собачьего носа. В операционную вошел Зигфрид. Он бросил беглый взгляд на пациента.
— А, да! Гематома, про которую вы мне рассказывали, Джеймс… — Но тут он посмотрел на брата: — Боже великий, ну и вид у тебя с утра! Когда ты вчера вернулся?
Тристан обратил к нему бледную физиономию: между опухшими веками еле проглядывали покрасневшие глаза.
— Право, не знаю. Довольно поздно, как мне кажется.
— Довольно поздно! Я вернулся с опороса в четыре утра, а ты еще не явился! Где ты, собственно, был?
— Я был на балу содержателей лицензионных заведений. Отлично, между прочим, организованном.
— Еще бы! — Зигфрид гневно фыркнул. — Ты ничего не пропускаешь, а? Банкет метателей дротиков, пикник звонарей, вечер голубеводов и вот теперь — бал содержателей лицензионных заведений! Если где-то есть случай налакаться, уж ты его не упустишь!
Под огнем Тристан всегда проникался особым достоинством, и теперь он закутался в него, как в ветхий плащ.
— Дело в том, — сказал он, — что многие содержатели указанных заведений входят в число моих друзей.
Его брат побагровел.
