Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)
Было 15 декабря — оставалось совсем немного времени, пока я еще могла участвовать в жизни гепардов, и, к моему несказанному огорчению, столько дней уже прошло даром в бесплодных поисках. Интуиция говорила мне, что гепарды все еще на территории племени боран. Действительно, там мы и нашли их на следующий день. До сих пор они не сумели добыть себе пищу, и теперь, после недельной голодовки, тазовые кости у них так выпирали, что было страшно смотреть. Они старались охотиться по мере сил, но трава так выросла, что найти добычу стало очень трудно. И я решила накормить их. Я знала, что поступаю правильно — нельзя было допускать, чтобы в период спаривания они были в ослабленном состоянии, и к тому же мне не хотелось терять связь с ними и уникальную возможность узнать еще больше об их поведении в это время. Я утешала себя тем, что гепарды находятся за пределами заповедника и, таким образом, права администрации на них уже не распространяются.
Пока я ездила за козой, Локаль оставался с гепардами — ему было поручено следить, куда они пойдут. Когда я вернулась, он рассказал мне, что Сомба не давала ему пошевельнуться, угрожая броситься на него, но терпела его присутствие, пока он стоял неподвижно. Гепарды с неимоверной жадностью набросились на козью тушу и прикончили ее за полчаса. Убедившись, что ничего съедобного уже не осталось, они ушли под дерево. Я, как всегда, пошла за ними со своим альбомом, но они перебрались к другому дереву, недвусмысленно показывая, что мое присутствие нежелательно. Немного погодя я решила снова попытать счастья, но столь же безуспешно. Тогда я стала смотреть, на них издали в бинокль.
На другое утро мы нашли гепардов у того же сухого русла; ниже по течению оно пересекало прибрежные заросли, широкой полосой обрамлявшие Муреру, а здесь проходило по открытой равнине, и на его берегах росло несколько пальм дум и кусты суаки. Гепардам было удобно укрываться здесь в жаркие часы, и отсюда открывался широкий вид на окрестности.
Воды было совсем немного — каких-нибудь несколько дюймов, и в ней можно было бы восхитительно плескаться, но гепарды решались замочить лапы только в крайнем случае и предпочитали перепрыгивать воду. Животы у них все еще были набиты после вчерашнего пира, и я решила не кормить их, а просто смотрела, как они играют и лижут друг друга. Они явно избегали меня и уходили, как только я приближалась, так что к двум часам дня мы вернулись домой.
На следующее утро лег такой густой туман, что ничего не было видно уже в нескольких ярдах. Я поставила машину возле терминалии; в хорошую погоду отсюда открывался великолепный вид на всю равнину и на сухое русло, но в этот раз приходилось рассчитывать только на то, что гепарды прибегут, услышав звук автомобильного сигнала. И правда, вскоре трое очень голодных гепардов вышли из тумана. На них оказалась масса клещей. Никогда не приходилось мне видеть, чтобы они были так усыпаны этими паразитами, но все мои попытки снять клещей были встречены в штыки, и я отправилась добывать козу, чтобы набить их голодные желудки.
Тем временем туман пропал, и когда я вернулась, солнце уже так пекло, что я накормила гепардов прямо под терминалией — здесь хватало тени на всех нас. Биг-Бой проглотил свою долю в два счета, пока Тайни спокойно жевал жир, отрывая его от козьей шкуры. Он так увлекся этим лакомством, что не обращал внимания на более питательную еду, которую я успела утаить от его ненасытного братца и сестры. На этот раз гепарды не занимались любовными играми и опять ушли от меня подальше, как только покончили с едой.
На следующий день мы снова нашли их возле терминалии. С этих пор она стала местом наших встреч, Я смотрела, как они прижимаются друг к другу, обхватывают друг друга лапами — это я и назвала «любовными играми». Часа через два Тайни очень «разошелся» и, прижимаясь к Биг-Бою, нежно обнял его. Наконец они оба подбежали к ближайшему дереву, обнюхали его со всех сторон и, поставив хвосты торчком, «опрыскали» его. Проделав это еще несколько раз, они стали кругами гоняться друг за другом, потом встали на задние лапы, стали «шлепать» друг друга передними и все больше приходили в возбуждение.
Сомба невозмутимо смотрела на братьев, а потом побежала рысцой к сухому руслу. Тайни и Биг-Бой моментально отправились за ней следом, и все скрылись под кустом суаки, где оказалось прекрасное логово возле самой воды. Я почти не видела гепардов сквозь густые ветви, но тем не менее мне показалось, что они смотрят на меня, как будто хотят сказать: «Наконец-то мы отыскали место, куда тебе нипочем не забраться».
На следующее утро, 19 декабря, весь заповедник снова потонул в густом тумане. Мы прошли по следу гепардов больше трех миль, и снова я звала: «Пиппа, Пиппа, Пиппа, Пиппа». Наконец я увидела сидящего на дереве гепарда. Некоторое время я наблюдала за ним, но он не трогался с места. Я опять позвала, но гепард не обратил на мой зов никакого внимания. Что же это такое? Если это один из наших трех гепардов, то где же все остальные, а если гепард дикий, почему он не убегает? Я оставила своих помощников на месте, а сама потихоньку стала подходить поближе к гепарду — и вдруг узнала Уайти! Очевидно, она услышала знакомое имя Пиппы и пришла сюда. Она была жива и здорова, стала очень большой и до сих пор сохранила все обаяние, которое отличало ее, когда она была еще малышкой.
На всякий случай мы носили с собой банку сгущенного молока, я дала его Уайти. Прошло два года и три месяца с тех нор, как я кормила ее в последний раз, с того времени я видела ее однажды, год назад, когда она была на сносях, и все же, несмотря ни на что, она подошла ко мне так доверчиво, как будто мы никогда не расставались, и стала лакать молоко в нескольких футах от меня. Потом она уселась на поваленном дереве, так что ее силуэт четко рисовался на фоне неба — можно было подумать, что она специально позирует. Я дала ей еще молока, подняв мисочку прямо к ее морде; тут она негромко зарычала, но все же вылакала все молоко без остатка. Но вот она пристально осмотрела окружающие заросли, потом спрыгнула с дерева и снова скрылась — ушла в свой мир, в свои владения. Глядя ей вслед — она уходила не торопясь, — я почувствовала ни с чем не сравнимую радость. Уайти жила на свободе уже больше двух лет. Поскольку при прошлой встрече она была беременна, я подумала, что, может быть, она возвращается обратно к своим детенышам. И все же она признала во мне старого друга, хотя и не проявила ни малейшего желания вернуться вслед за нами в свой прежний дом! И если бы мне пришло в голову просить награды за все мучения, которые пришлось пережить в эти несколько лет, — именно это и было бы величайшей наградой, какую только можно придумать.
