Артур Гайе - Сафари
Время от времени наши молодчики закапывали несколько новых слитков, излавливали новых капиталистов и снабжали газеты новыми сенсационными известиями о заманчивых россыпях. То было чистейшее перпетуум мобиле!
Нас постигла, конечно, общая участь. Сначала нас жестоко обобрали, потом посвятили во все подробности этой махинации. Тем временем в отдаленном ущелье, высоко над «Чертовым Раем», внезапно обнаружился золотой песок.
Его нашли не в жилах, а в промытом песке, нанесенном ручьем, протекавшим по дико заросшему, идиллически-прелестному ущелью. Мы сейчас же собрались, купили у изголодавшегося старого золотоискателя, обошедшего в поисках золота четыре части света, необходимое снаряжение, поспешно добрались до заманчивого ущелья и на три недели погрузились в тину и воду.
Нам удалось добыть золото. Но когда мы его продали, оказалось, что, работая по двенадцати часов, в течение двадцати дней, мы заработали восемьдесят два доллара, а истратили на кофе, табак, консервы, сгущенное молоко и сухари, приобретавшиеся в дорогих лавчонках «Чертова Рая», двести десять долларов. И это не считая всего истраченного нами раньше.
Мы стали держать совет, придумали еще худшую глупость, в которой на этот раз принял участие и Нэд, старик-золотоискатель. Последний клялся, что здесь вокруг есть золото, каменные породы убеждали его в этом, но необходимо было его терпеливо и настойчиво искать.
У нас оставалось еще немного денег, мы купили на них все необходимое и поднялись на раскаленные солнцем, безводные и лишенные растительности, скалистые горные пустыни.
Нас гнали туда лихорадочные грезы о золоте.
Поспевать за старым Нэдом было подвигом, который сделал бы честь любому спортсмену. Он бегал и карабкался, как горный осел, и обладал выносливостью последнего. Все его разговоры и помышления сводились к одному: найти золото!
Дней через десять или двенадцать после начала нашей экспедиции мы провели ночь в какой-то полуразрушенной уединенной хижине. Там валялись свертки толстой проволоки и изломанные, заржавленные инструменты, обычно употребляемые при сооружении телеграфа; здесь, вероятно, проводился провод через горы и работы почему-нибудь прервали. Местность вокруг была совершенно дикая и пустынная. Наш запас провизии приходил к концу, мы были истомлены и, несмотря на приставание старого Нэда, решили, что пора отказаться от неудачной авантюры.
— Повернем-ка на восток, откуда пахнет салом и пирогами, а то, не позднее чем через два или три дня, твоя иссохшая душа, Нэд, будет искать золото в этой гнусной дыре! — Так объявил Гедфри решительным голосом, а на следующий день, на утренней заре, мы пустились в путь.
День был жаркий, безветренный и безоблачный. В полдень мы немного отдохнули в высокой горной долине. Там торчал огромный кактус, отбрасывавший скудную тень. Нэд, конечно, не утерпел, отправился на разведку, и вскоре прибежал к нам и стал нас звать с собою. Через пять минут он становился на краю узкого и отвесного ущелья, указывая на что-то внизу. На глубине десяти метров, приблизительно, из скал выдавалась ступень, за нею следовали другие, и по ним, в сумрачном свете этой узкой горной шахты, едва заметно струился вниз сухой, характерного темного цвета, песок.
— Парни, подержите-ка ремень, чтоб я мог на нем спуститься и потом вновь подняться. Ладно? Мне необходимо исследовать этот песок, пусть меня повесят, если в нем не окажется золото!
Я чувствовал, что из этого ничего не выйдет. Но старый ребенок так приставал и просил, что пришлось уступить. Мы крепко держали лассо, пока он спускался и шарил в полутьме, точно терьер перед крысиной норой.
— Тащите, тащите! — глухо раздался наконец его голос. — Только держитесь покрепче, парни! Я набрал полный мешок песку! Тяните!
Я свернул свою куртку, подложил ее под ремень на край скалы, наступил на нее ногой, и мы принялись осторожно тянуть вверх плохо поддававшийся и скрипевший ремень. Внезапно мы полетели назад, кусок лассо просвистел в воздухе и свалился на нас, раздались глухой крик и звук падения в ущелье; оцепенев от ужаса, мы взглянули друг на друга, потом кинулись к краю скалы и поглядели вниз.
Ослепленный солнцем и охваченный ужасом, я сначала ничего не мог разглядеть; к нам доносились неясные слова, прерываемые отрывистыми звуками, похожими на стоны, а еще глубже внизу, в глубине окутанной вечной тьмой, по-прежнему скатывались камни и шурша, струился песок.
— Ты его видишь? Что случилось? — спросил я, с трудом выговаривая слова.
— Вижу, вот там! На второй ступени… Он корчится! Какое несчастье! Только бы он не свалился еще ниже! Неужели ты его не видишь? — прошептал Гедфри и бессознательно до боли сжал мою руку. Я очнулся и с быстротой молнии сообразил что предпринять. Приставив руки ко рту, я крикнул вниз: «Нэд, не двигайся, чтобы не свалиться глубже! Можешь сказать, что с тобою?»
Прерываемый эхом и стонами, но все же явственно прозвучал ответ: «Сломал ногу… может быть… ой!.. обе. Голова… в крови… ой! Парни, не оставьте меня од…
— Нет, мы тебя не оставим! Потерпи только, Нэд! Не двигайся, слышишь! — крикнул я ему и потом обратился к Гедфри, по бледному лицу которого катились крупные капли пота!
— Послушай-ка, Годи! Я сильнее и поворотливее тебя. Я сбегаю в дом, где мы ночевали и притащу сюда проволоку. Нам не свить годной веревки из наших лохмотьев. Слушай! К вечеру я вернусь. А ты пока спустись вниз, в долину! Там зеленеет трава, стало быть найдется вода. Набери и принеси сюда. Может быть там найдутся лианы или что-нибудь в этом роде. Спусти ему тогда бутылочку воды. Потом собери хворост или сухую траву и разведи огонь, чтобы осветить ущелье. Сделай-ка все это поскорей! И, главное, уговаривай его не двигаться и потерпеть. Объясни ему, что мы решили предпринять, мне некогда. До свидания, парень!
Он хотел что-то сказать или спросить, но я помчался прочь, и он едва успел крикнуть мне вдогонку: «Ты совершенно прав!»
Могу о себе сказать, что всегда был хорошим ходоком и недурно ориентировался в дороге, но от того, что мне удалось проделать на этот раз, я на следующий день сам пришел в изумление. С легкостью горного козла я мчался вверх по ущельям, по усыпанным острыми камнями плоскогорьям, мимо раскаленных солнцем отвесов, спускался в зеленые ложбины, вновь карабкался вверх, перескакивал через расселины, с неослабевающей быстротой и непостижимой ловкостью пробивался сквозь леса кактусов, грозно поднимавшихся наподобие обнаженных мечей. Порою у меня подгибались ноги и казалось, что сердце разорвется от усталости. Я выбрал не ту дорогу, по которой мы раньше спускались; не пойму, как я ее выбрал и нашел. Спускаясь мы шли около пяти часов и притом не особенно быстро, для подъема мне понадобилось не более трех.
