Человеку нужен лебедь - Григорий Григорьевич Володин
— Эй, голова! — продолжал он, как всегда не изменяя своей привычке обращаться к человеку — знакомому или незнакомцу, все равно, — обязательно говоря: «Голова». — Мастерил скрадок я, придется тебе освободить его! — Он подошел и, не глядя на меня, подал кисет: — Закури-ка, голова, самосадику. Ох крепок, от раза в жар бросает и в глазах прояснение наступает.
Принимая кисет, я приподнялся.
— Ты, Михаил Григорич? Да как ты, голова, сюда попал? На лодке, пешки? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Потеснись, вместе будем охотиться.
Он долго умащивался в засидке, стараясь усесться поудобнее. Когда вдали показалась первая стая уток, предупредил:
— Скрадок мой, — значит, выстрел первый мой.
Кряковые хорошо натянули на нас. Кондрат резво вскочил, выстрелил, удивленно крякнул, покрутил головой и еще раз нажал на спуск. Утка спокойно полетела.
— Ты гляди, голова, утка-то полетела! А? — воскликнул Кондрат. — Смотри-ка, а? Не может быть!.. Что-то с ружьем случилось, не иначе! — Он посмотрел в один и другой ствол, отвел курки, потрогал мушку и вдруг стал разбирать ружье.
— Утки летят, — предупредил я.
— Хорошо, голова, хорошо, — проговорил Кондрат. — Ты бьешь по второй, а я — по первой. Не забудь, пожалуйста, твоя вторая!
Наши выстрелы прогремели разом. От моего заряда утка свалилась, а Кондратова лишь быстрее замахала крыльями.
— Вот так надо стрелять! — закричал Кондрат Хрущ и, вскочив, побежал к упавшей утке. Подняв ее, осмотрел шею и вновь закричал: — Точно попал! Куда метил, туда и влепил! — И, не подходя ко мне, пошел к своему куласику. Через несколько шагов обернулся: — Не буду тебе мешать, пойду чайкю попью! День большой, успею еще добыть!
Я посмотрел ему вслед и рассмеялся. Не раз мне приходилось бывать в парикмахерской — и до войны и после, — лучше Кондрата Хруща мастера не было и нет: серьезный, степенный, по любой моде подстрижет, а побреет — не услышишь, а вот сейчас…
Да не буду навязывать вам своего мнения о Кондрате Михайловиче Хруще, лучше расскажу о нескольких встречах с ним.
1
В сентябре, возвращаясь с вечерней зари, я еще издали заметил около своей лодки два куласа и решил, что ночевать придется не одному. Подойдя, разглядел и охотников. На одном — молодой парень в котле на жарнике кипятил чай, на втором Кондрат Хрущ, сложив калачиком ноги, сидел на корме и заряжал патроны. Пред ним на широкой доске стояла большая чашка с порохом. У Кондрата шапка чудом держалась на затылке, ветер весело трепал рыжие кудри. Он громко насвистывал песенку «А я сам, а я сам…».
Он ловко подхватывал левой рукой гильзу, а правой — зачерпывал меркой порох. Разом приподнимал и гильзу и мерку на уровень глаз, ссыпал порох в патрон. Заглянув в него, ставил рядом с чашкой. Я залюбовался красивыми и точными движениями Кондрата.
Вдруг он, положив на доску мерку, полез в карман желтой куртки, достал папиросу и сунул ее в рот. Отвернувшись от чашки, чиркнул зажигалкой, прикурил. Держа папироску во рту, сквозь зубы замурлыкал:
Сам колю, сам пою,
Сам и кашу и сварю…
Схватив мерку, он зачерпнул пороха, продолжая напевать:
Говорят, соседу Пете
Помогают все соседи,
А я сам, а я сам…
Видимо, плохая попалась папироска Кондрату, и она зачадила. Едкий дым полез в глаза. Чтобы избавиться от неприятной рези, он выхватил правой рукой горящую папиросу изо рта и, наверное тотчас забыв о ней, сунул мерку и папироску в порох. В чашке грозно зашипело.
Никогда не унывающие, веселые глаза Кондрата округлились от испуга. Он откачнулся назад, растопырил руки, загораживаясь от готовой взорваться кучи пороха.
Она рванула, пламя бросилось к Кондрату. Он подпрыгнул, потерял равновесие и, перевернувшись через голову, рухнул в воду.
Мы замерли от удивления.
В следующую минуту из воды показалось страшно удивленное лицо Кондрата, и мы ясно расслышали:
А я сам…
Он ухватился за борт куласа и весело закричал:
— Вот это, голова, рвануло! Как атомная бомба!
2
Незадолго до наступления весны Кондрат Хрущ появился на улице поселка с собакой, резко отличавшейся от всех своих собратьев. У нее были короткие острые уши, хитрая-прехитрая мордочка и низкое длинное туловище, покрытое пушистой светло-рыжей шерстью. Походила она на лису удивительно, но кто-то коротко обрубил ей хвост, и стоящий торчком ошкамелок безобразил собаку. О своем приобретении Кондрат рассказывал с увлечением всем желающим его слушать.
— Чать, голова, Валетка хороших кровей. Ты как следует присмотрись, это же не собачка, а чистая лиса! Как похож, как он, стервец, похож! — Указывая на стоящего здесь же плутоватого кобеля, Кондрат понижал голос и заканчивал таинственно: — Если хочешь знать, Валетку из-за схожести с лисой бояться лисы не будут. Для них Валетка — лисья смерть. Быть ему медалистом. Золотым медалистом за классную работу!
Не зная на деле доблестных способностей собаки, никто не возражал, И только какой-то шутник не преминул тотчас перекрестить Валета в «Лисью смерть». Хозяин не знал об этом, да если бы и услышал, не обиделся, характер у него покладистый и мирный.
В первую порошу Кондрат отправился с Валетом в заросли. А вечером гордо прошествовал по поселку с двумя лисами за плечами. Успех был исключительный, и Кондрат Хрущ с тонкими подробностями рассказывал о работе Валетки, рассказывал так, что в парикмахерской, никогда не пустовавшей, еще гуще толпился народ.
— Голос тенористый, заливистый, не лает, а поет! Заслушаешься! — хвалился Кондрат, намыливая щеки клиенту. — Лису пригнал вплотную и… стал. Смотрю — две лисы! Стоят почти рядом — ни в жизнь не разобрать, в какую стрелять. Спасибо Валетке — шевельнулся он, этак бочком встал и коротким хвостиком машет мне! Вот для чего, голова, ему и хвостик поубавили, а не для позора, как кое-кто себе мыслит… Да, если хотите знать, я теперь пушнины сдам за два года вперед. У кого неудача — приходи, помогу! — Кондрат Хрущ откладывал бритву и, забыв о клиенте, доставал кусочек сахару, подзывал собачку и, поглаживая ласково, угощал.
В следующее воскресенье, стараясь перехватить гон в зарослях, я столкнулся с Хрущом.
— Как охота, голова? — спросил он, натягивая поводок, на котором держал Валета.
— Ничего не добыл, уходят от собак лисы, — пожаловался я.
— Вступаю в
