Евгений Рудашевский - Здравствуй, брат мой Бзоу
За едой говорили, смеялись. Так как стол был большим, единой темы для всех не было; каждая группа обсуждала что-то своё. Некоторые пели; играть на инструментах запрещалось.
Говор стихал только для тоста. Жрец вставал со стаканом вина. Старик знал, что с дальней стороны его не слышат, но кричать не хотел. Многие помнили порядок каждого тоста, а потому сами знали, за что или за кого пьют. Так, для начала вино предложили за Бога. Потом за жрецов. Далее — за Гочуа, которые помогли собрать деньги, купить быков, подготовить столы, скамейки, костровища. Затем избрали организаторов следующего причастия; нынче, к удивлению многих, выбрали Адлейба; пили за них. Следующий тост — за старейшин. Так — двенадцать тостов, и для каждого нужно было выпить всё, налитое в стакан.
Жрец молил богов о благе для всех, кто пришёл на сегодняшнюю присягу, для их родственников и для прочих абхазов. Кроме того, он просил о благоразумии; призывал быть верным своей земле, желать и творить только мир:
— Пусть война будет у чужих. У тьмы. Это её дело. Наше дело, — жрец вскинул руку указательным пальцем, — наше дело — мир! Жить и радоваться! Рожать и воспитывать. Принимать гостей и омывать им ноги! Так было велено, так мы будем делать!
Среди прочих Амза разглядел тут Феликса Цугбу; Ахру, Батала и Айнач Абиджей; Хавиду, её сына Заура Чкадуа; Турана, Марину. Когда люди встали, чтобы утишить растревоженные мясом и вином животы, Амза пересел к Зауру; юноши говорили мало, но им было приятно сидеть рядом, так было спокойнее.
С каждым стаканом ночь становилась темнее. Казалось, что люди ютятся в малом светлом шарике; едва погаснут костры, ночь сожмёт их слабые тела. Земля была холодной; трава шепталась ветром; птицы волновали листву. Пахло едой, вином.
Уходя, каждый обещал, что забудет на день о грубости, что не допустит в дом ссору, что во всём поможет соседу.
Амза понуро шёл по мрачной тропе; высматривал по сторонам всякое движение. Боялся, что магическим знаком все исчезнут, и он останется один…
— Вы хоть заметили, что Джантымов не было? — спросила Хибла вернувшихся с присяги Валеру и бабу Тину.
— Нет… Их не было? — удивился Валера. — Почему?
— Ахарцвы[10] налить?
— Налей.
Все вышли к столам на веранду. Выпитое вино сказывалось сонливостью. Амза вовсе утерял чувство собственных ног.
— Они, как и все, пошли, да вернулись, — Хибла разливала ахарцву.
— Чего же?
— За ними следили. Грузины. Увязались от ворот и шли попятам.
— Глупость…
— И всё же! Сашка прошёл до моста, а там свернул. Понял, что ничего хорошего не получится. Вот и вернулся. Потом зашёл к нам; рассказал.
— Да… — качнул головой Валера.
Этой ночью сны Амзы были диковинными. Виделось ему, что он шагает по воздуху; поднимается выше, к верхушкам старых дубов. Из тьмы и безветренного покоя к нему выплыл шар, блестящий в огне. У шара этого были маленькие голова и хвост; был он живым, говорил женским голосом; и Амза знал эти слова, но отчего-то не мог понять их значение. Шар приближался; юноша чувствовал его горячее веяние, отступил и — упал на землю; оказался на прогалине, где этой ночью принимал присягу. Ни столов, ни скамеек. Амза был один. Шар исчез. Юноша взглянул на руки и увидел, что те черны, словно уголь. В страхе он проснулся. Предрассветный час. Сонливости не было.
— Да… ну и сон. Интересно, чтобы на это сказал жрец…
Захотелось увидеться с Бзоу.
Даут спал на соседней кровати. Амза тихо покинул комнату; дверь скрипнула, но никого не потревожила. Юноша, не умываясь и не завтракая, вышел в калитку. Бася дремал на веранде; в будке лежал Местан.
На улице никого не было: ни людей, ни коров, ни даже собак. В полумраке дорога оказалась едва различимой, но Амза мог бы пройти по ней и вовсе лишённый зрения.
Воздух был холодным и влажным, потому — бодрящим. Несмотря на выпитое вчера вино и краткий сон, тело юноши было широким и сильным. Амза чувствовал, как ступает его нога, как раскачиваются руки — мягкие, но готовые к ловкости. В этом были молодость и здоровье. Улыбнувшись, Амза побежал. Ветер трогал лицо; удары шагов. Собственное дыхание; стук сердца — чуть более отчётливый, но такой же размеренный. Юноша был счастлив. Хотелось бежать долго, до вечерней звезды — до извечно горюющего брата Хулпиецв, до его убиенного спасителя, брата Шарпиецв.
Перепрыгнув через забор и оказавшись на галечном пляже, Амза остановился. Успокаивая дыхание, рассмеялся. Огляделся. Солнце ещё не выглянуло из-за восточных холмов, но по небу уже разошлись его отсветы — словно бы неудачливый маляр опрокинул по горизонту таз жёлтых и коричневых красок. Берег, до серых гостиниц Пицунды, был одинок. Море неспешно перебирало камни, шелестело слабым приливом.
Амза освободил лодку от снастей; толкнул её к воде и скорыми гребками направил дальше из бухты.
Бзоу не спешил встретить друга. Должно быть, плавал сейчас в голомени — там рыбачил; или спал. А то и уговаривал к свиданию девушку. Этот образ понравился юноше. Встав на шаткой лодке, он крикнул:
— Бзоу!
Кричать громко Амза не решался, боясь, что его кто-нибудь услышат на берегу.
Вода была холодной; юноша коснулся её рукой и поморщился.
В ожидании тело расслабилось; захотелось спать. Глаза напряглись, словно в них заглянул дым. Ноги ещё были напряжены недавним бегом. Амза знал, что спать в лодке опасно, и не позволял себе забыться. Однако опустился на дно, лёг головой на брезентовую подстилку и… вынужден был тут же подняться. У правого борта из глубин поднялись десятки пузырей; они спешно лопались; казалось, что вода шепчется.
— Бзоу! — рассмеялся Амза, стараясь высмотреть в тёмных переливах своего друга.
Вскоре поднялся и сам дельфин.
— А я думал ты спишь. Или с девушками краснеешь! — улыбаясь, юноша гладил мордочку афалины. — Слушай, какой всё-таки длинный нос у тебя! Длиннее, чем у дяди Батала! Знаешь, когда ты стоишь вот так, — Амза отвёл нос дельфина в сторону, поставил его вертикально, — ты похож на плавающую бутылку.
Бзоу мотнул головой, нырнул; поднявшись, облил юношу.
— Ах, ты!
Амза потянулся к дельфину, но не успел его схватить; в этом движении лодка наклонилась до того низко, что пришлось из неё выпрыгнуть — в одежде. Выбросив на корму сапоги и брюки, юноша продолжил ловить Бзоу; тот проплывал чересчур быстро, пусть и вблизи — дразнил.
Рассвет вскрылся над тихими холмами. В море входили сотни мягких стройных солнечных лучей; они чередовались, наклонялись и порой казалось, что свечение идёт со дна, так как указывали они в одну точку снизу. Амза наблюдал за изменчивыми узорами, старался реже подниматься за воздухом. Если б только мог он дышать так же редко, как Бзоу! Стать дельфином. Сложить руки плавниками; отбросить ноги, а вместо них отрастить хвост. И плавать с игривыми морскими братьями. Как и прежде ловить рыбу, но теперь никогда не покидать диковинный водный мир.
