Александр Черкасов - Из записок сибирского охотника
Да не усомнится тот из читателей, кто не бывал в таком состоянии и кому подобный казус покажется игривой фантазией, неестественным случаем. Говорю, как было в действительности и окончилось тем, что мы с Павлуцким, находясь в таком глупом состоянии, положились на опытность Дудина, но оказалось, что он-то более всего и ошибался, а чрез это мы, гоняясь за ним, окончательно отупевши, выбились из сил. Между тем солнышко было уже далеко на второй половине, так что мы хотели остаться ночевать. Однако же на общем совете посмеялись все трое над собой и решили, что мы завертелись, окружали, а потому следует отдохнуть и тогда со свежими силами решить вопрос, куда выходить — в ту или другую сторону, чтоб не топтаться по пустякам и не потерять последние силенки.
Мы остановились на берегу Шахтаменка, выпотрошили всю дичь, развесили ее в тени по кустам и деревьям, вымылись и улеглись на мох, как на мягкую перину. Скоро мы все трое уснули и, вероятно, проспали не менее часа, потому что когда я проснулся первый, то солнце спустилось уже гораздо ниже.
Не знаю хорошенько почему, но мне хотелось остаться ночевать: то ли оттого, что ненавистная мне Шахтама не тянула домой. То ли мне просто желалось, заночевавши в лесу, отдохнуть на свежем воздухе. Я уже лежал с открытыми глазами, приглядывался к роскошным переливам теней на окружающем лесе и чутко прислушивался.
Дудин, как истый абориген, спал крепким сном и похрапывал то с какой-то затяжкой, то с дребезгом, а Павлуцкий, свернувшись в комочек, только сиповато посвистывая и чамкая ртом. Даже собаки наши лежали врастяжку и шипели, крепко уснувши. А храбрый кривохвостка изредка тявкал и перебирал ногами. Вероятно, ему снился мохнатый костоправ Потапыч, которого он гнал с таким азартом в лесистый хребет.
Задавшись мыслью ночевать, я, грешный человек, нарочно не будил товарищей. Но вот вдруг я слышу, что около нас «спурхал» рябчик и спустился к речке. За ним скоро же прилетел другой, а затем, немного погодя, и еще два. Все они уселись на выдающийся около воды галешничек, попили, как куры, холодной водички, потом, как воробьи, стали приседать и брызгаться, распускать крылышки. При этом они, как-то особо тютиркая, перебегали с места на место, снова брызгаясь и купаясь. Я до того был заинтересован этой картинкой природы, что боялся пошевелиться, только наблюдал, лежа за деревом. Мне стоило лишь тихонько протянуть руку, чтоб взять ружье и тут же убить хоть двух или трех, но у меня не поднималась рука на такое как бы постыдное убийство или охотничье святотатство, а сердце мое замирало от удовольствия.
Вдруг проснулся кривохвостка, поводил носом, учуял присутствие дичи, стремглав бросился на речку и вспугнул таежных купальщиков. Рябчики, тревожно тютиркая, моментально улетели в чащу.
Тут проснулись мои оба товарища и стали потягиваться, разминать уставшие руки и ноги.
— Фу! Как я крепко уснул, даже глаза слиплись! — сказал, вставая, Дудин.
— Ну у меня хоть этого и нет, а все-таки соснул хорошо, — просипел Евгений Васильевич.
— Хо-хо-хо! Солнышко-то уж где! — проговорил опять Дудин, начиная собираться.
— А вы куда, Василий Иванович?
— Как куда?! Надо поскорей домой отправляться.
— А ночевать разве не будем?
— Что вы, какая ночевка. Мне надо сегодня же побывать в лазарете, а утром пораньше на службу.
— А куда же пойдем? — спросил, еще не поднимаясь, Павлуцкий.
— Да солнце вон где, значит, надо идти налево, теперь-то я не ошибусь.
— А не смотрел, куда бежит речка? — пошутил я.
— Ха-ха-ха! Ну-тка я в самом деле погляжу, куда она теперь тянет.
— Ну что? Куда?
— Да, конечно, налево же, куда нам и нужно. Вон видите, куда плывет шишечка.
— Ну хорошо, а отчего же мы давеча этого не видали? — спросил Павлуцкий, уже собирая свои пожитки.
— Вот то-то и штука, — это бывает.
— Да отчего же бывает, Василий Иванович?
— А очень просто, от усталости. Да к тому же и кривляки, проклятые, с толку сбивают. Видите, как тут изчертело всю речку. Вон, посмотрите, какую восьмерку загнуло, словно калач или крендель. Придешь к такому колену, а оно и показывает, что речка бежит будто кверху по пади (логу), — вот и буровишь по лесу, как сумасшедший и толку дать никакого не можешь…
Мы наскоро закусили, выпили «окаянного» по маленькой рюмочке, собрали всю дичь, разделили ее поровну на плечи и сначала бойко отправились к дому.
Дорогой я рассказал им, как видел на речке рябчиков, и Дудин и Павлуцкий досадовали, что я не разбудил их.
— Да как же я стану будить, когда и сам боялся пошевелиться.
— Так отчего же не стреляли? — спросил Дудин.
— Рука не поднялась, батенька, вот почему. Я только любовался.
— Есть чем любоваться, нет, я бы не вытерпел.
— Ну, этому и я поверю, — сказал Павлуцкий. — Вы охотник в душе, а такой человек не воспользуется таким интересным случаем, как простой промышленник…
Долго еще толковали мы на эту тему и шли не останавливаясь. Наконец ноги наши снова отказывались служить, а пот смочил не только сорочки, но капал с волос, как в бане, и ел глаза. Мы подошли к речке, умылись, немножко посидели и освежились.
— Только не пейте теперь воды, — сказал Дудин.
— Отчего? — спросили мы оба.
— А потому, что хуже пристанете, да и простудиться недолго.
Мы послушали доброго совета и снова пошагали по мхарнику, наконец дошли до того, что наши ходули совсем отказались нести нас, так что мы садились отдыхать уже где попало, чуть ли не через 50 или сто сажен.
— Вот немножко, немножко! — утешал нас Дудин. — Вон завернемся за тот колочек, так пойдем уж дорогой, там торная тропинка.
— Так как же, Василий Иванович, мы шли будто не этой дорогой? — спросил я.
— Нет, не этой, а тут ближе к тракту.
— Значит, мы выйдем пониже промысла?
— Да, версты на полторы ниже. Но тут есть добрые места, и бывают глухари.
— Ну, батенька, теперь попадись хоть райские птицы, так и тех пройду мимо.
— Нет, завернете, а усталость пройдет моментально.
— Не может быть, куда она денется? — просипел Павлуцкий…
Как бы там ни было, но мы все-таки дошагали до этого заветного колка, когда еще солнышко было на склоне, и страшно обрадовались, когда наша дворняжка, вдруг поднявши нос, потянула в лесистый колок. За ней бросился Тамерлан, и не прошло пяти минут, как заквохтала кополуха, а с нею поднялось целое гнездо молодых…
Господи! Что это за сила — охота! Тут мы в одну секунду сбросили с себя тяжелые ноши и бегом понеслись к колку.
Все это понятно охотнику. Ну пусть мы с Дудиным почувствовали эту магическую искру и ожили мгновенно. Но нет же, она так же подействовала и на Павлуцкого!.. Смешно было смотреть со стороны, как он, ковыляя, как плетками, обессиленными жиденькими ножонками бегал за нами и торопился подбирать убитых глухарей, которые на закате солнца были крайне смирны, так что мы убили их семь штук в каких-нибудь четверть часа потухающего вечера.
