Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)
Но директор и слышать не хотел о том, чтобы больное животное оставалось в заповеднике — безразлично, на какой срок. Ну, что же мне было делать?
Я не спала всю ночь, прислушиваясь к малейшему шороху в вольере, где лежала Пиппа. Вдруг кто-то фыркнул. Я выбежала из хижины с фонарем и увидела, что на противоположном берегу речки пасется буйвол; яркий свет ударил ему в глаза, и он с громким топотом убежал в темноту.
Вскоре я услышала тихий стон Пиппы — она издавала эти звуки, когда беспокоилась за детенышей. Мне хотелось увидеть их хоть краешком глаза, и я снова выскочила и стала обшаривать все вокруг лучом фонаря, но никого не было. Как только рассвело, я послала Локаля разыскивать следы гепардов. Он обнаружил, что они ночевали совсем недалеко от того места, где пасся буйвол. Их следы вели к Охотничьей акации и дальше на равнину, а потом потерялись. Очевидно, Пиппа позвала молодых, когда их напугал буйвол, которого я спугнула ярким лучом фонаря.
Локаль снова отправился искать молодых, а я сидела с Пиппой в ожидании ветеринара. Я подумала, что, возможно, ему придется осматривать ее под наркозом, и поэтому почти не кормила ее, хотя она была очень голодна. Она не хотела, чтобы я садилась слишком близко, — еще один признак того, что она серьезно больна. Я поняла, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, устроилась по другую сторону сетки вольера и печатала письма, чтобы у меня был предлог оставаться все время поблизости и при этом не беспокоить ее своим вниманием.
Вспоминая, что Пиппа немного хромала девять дней назад, я ругала себя за то, что не отнесла ей мясо вечером в тот же день, ведь этим я вынудила ее отправиться на охоту за дичью, быть может, слишком для нее сильной. Повыше локтя кожа у нее на лапе была содрана — вероятно, это след от удара копытом. Меня уже давно беспокоило ее пристрастие к водяным козлам; их полным-полно в наших местах, но взрослые животные — слишком крупная дичь для гепарда. И вот теперь — хватит ли сил вынести это — Пиппа лежала передо мной, так страшно искалеченная, а мысли о том, что ждет ее несчастных детенышей, мучили меня неотступно.
С каким облегчением я встретила Джорджа — он приехал, чтобы утешить меня и помочь Локалю найти молодых гепардов. В три часа дня в Кенмере приземлился самолет с летчиком, Беном и ветеринаром на борту. Я поехала за ними, а тем временем Джордж возвратился в лагерь, так и не разыскав гепардов.
Я видела, что Пиппа с самого утра очень раздражена, и сомневалась, что доктору удастся осмотреть ее без наркоза, но тревоги мои оказались напрасными — она позволила ему осматривать себя без малейшего сопротивления. Точно так же она отнеслась к ветеринару два года назад — она разрешила ему проделывать с ней все что угодно, хотя видела его впервые. Я убеждена: и в том и в другом случае она понимала, что эти незнакомые люди хотят ей помочь.
Врач изрек суровый приговор. Очевидно, лапа была сломана пониже локтя и перелом был таким тяжелым, что ветеринар хотел немедленно усыпить Пиппу. Я умоляла его дать мне возможность попытаться спасти ее. С большим трудом он согласился на мои уговоры, но потребовал, чтобы ее тут же отправили в Найроби — сделать рентгеновский снимок и, может быть, провести лечение. Готовясь ввести Пиппе снотворное перед полетом, он попросил меня подписать документ, в котором оговаривалось его право уничтожить ее, если он сочтет это нужным.
Выхода у меня не было — речь шла о спасении жизни Пиппы, но я едва не потеряла сознание. Врач впрыснул снотворное из расчета на вес в сто фунтов; оно мгновенно подействовало. Затем он связал ей лапы и надел такой тугой намордник, что у Пиппы начались судороги. Я боялась, что в припадке она может прикусить язык, и умоляла ветеринара хоть чуть-чуть ослабить веревку, но он оставался непреклонным — однажды гепард уже вцепился в него и как раз при таких же обстоятельствах… Я собиралась лететь с Пиппой в Найроби, но врач распорядился, чтобы я осталась, и взял Бена.
Самолет вылетел обратно в пять часов вечера, но мы успели договориться, что я с Джорджем сразу же поеду в Найроби и останусь там с Пиппой, а Бен на лендровере Джорджа вернется на следующее утро и будет заботиться о молодых гепардах, пока я не вернусь.
У меня всегда щемило сердце, когда я смотрела, как самолет с больным животным на борту исчезает в бескрайнем небе; на этот раз мне показалось, что я теряю последние капли крови, по нельзя было медлить ни минуты, и я стала собираться, чтобы выехать как можно скорее.
Однако Джордж беспокоился о Сэнди и не хотел выезжать до завтрашнего утра. Я переночевала в его лагере, и с рассветом мы отправились в путь. По дороге мы встретили Бена — он ехал обратно. Он сказал нам, что Пиппу привезли в очень плохом состоянии, и врач сам не знал, выживет ли она. Он взвесил ее, и оказалось, что она весит всего семьдесят один фунт, а не сто, как положено здоровому гепарду. Не удивительно, что Пиппа так резко реагировала на слишком сильную дозу лекарства. В больнице ветеринар сделал ей прививку от кошачьей чумки и положил сломанную лапу в гипс. Пиппу устроили на подстилке из сена, она отлежалась и немного пришла в себя. Бен видел ее утром, и ему показалось, что ей стало лучше. Я очень обрадовалась и на прощание попросила его писать мне о наших гепардах все новости каждый день.
В три часа дня я уже была рядом с Пиппой в больничном отделении приюта для животных. Она еще не очнулась от наркоза, и лапа у нее до самого плеча была в гипсе. Она занимала клетку размером примерно пять на восемь футов; рядом в такой же клетке сидели четыре гепарда, а в другой — молодой дукер. Напротив была клетка побольше, в которой сидели еще пять маленьких гепардов. Эти девять детенышей остались без родителей, люди их подобрали и поместили сюда для наблюдения, предварительно сделав прививку от кошачьей чумки. Было там еще пятеро львят с вылезшей шерстью — их тоже, видимо, бросила мать. Все животные находились в старом помещении приюта, который превратили в больницу для животных после постройки нового, более комфортабельного здания. И больница, и приют принадлежали Управлению национальными парками Кении; здания находились по обе стороны от ворот. Посетителям охотно разрешали посещать новый приют, где держали животных перед тем, как их выпустить, но им было строго запрещено беспокоить больных животных на открытых выгулах за старой территорией приюта или тем более переступать порог больницы.
Мы зашли к директору национальных парков Кении — это был Перес Олиндо, мой старый друг. Узнав о беде, которая случилась с Пиппой, он выразил глубокое сочувствие и предложил нам свою помощь. Мы были достаточно хорошо знакомы и с директором приюта Джулианом Тонгом, и я решилась попросить его и его жену принять меня в свой дом с уплатой за пансион, чтобы я могла жить как можно ближе к Пиппе. Они любезно согласились на это, и, прежде чем Джордж уехал обратно в Меру, я уже устроилась в их доме, в нескольких милях от приюта. На следующее утро Пиппа все еще была сонной, но не настолько, чтобы ее не выводил из себя гипсовый «чулок». Пытаясь стряхнуть с себя этот сковывающий груз, она резко бросалась из стороны в сторону, прыгала на стену, а потом летела с высоты и грохалась на пол так неловко, что я приходила в ужас: казалось, она вот-вот сломает себе шею. В этой крохотной клетке я не могла ее успокоить, особенно когда она впала в такое неистовство, и меня очень обрадовал ветеринар: он сказал, что Пиппу переведут в более просторную клетку — в ту, где сидели пять маленьких гепардов.
