Евгений Чарушин - Охотничьи рассказы
— Ну, веди домой, — говорю. — Хватит, наохотились.
— А куда ж?.. А где же моя хата?
— Ты что, в своем лесу заблудился?
Я в карман за компасом — а компас забыл. И солнца, как нагрех, нет. Все небо затянуло, да так, что и верхушек деревьев не видать.
— Ну, раз дороги не знаешь, — значит, надо ждать, — говорю.
Сам-то я тоже не знаю, в какую сторону податься. Вот если прояснеет, тогда я с дерева увижу, куда итти, или по солнцу определюсь.
— Ну, что ж, руби ветки — шалаш устроим.
— Топора нэма, — говорит парень.
Лесник в лесу без топора! Вот бэрэза окаянная!
Сели мы, сиротки разнесчастные, на кочки мокрые, сидим, курим. Вокруг моросит, и нет нам пути.
И дернуло же меня связаться с первым встречным-поперечным. И охота пропала, и время загубил. Насколько мы тут застряли, — может, дождь дня на три зарядил! Вот и сиди мокни, как сыч на болоте. Ух, как злюсь я на себя!
А парень хоть бы что. Гляжу — достал из кожаной сумы краюху хлеба, разломил ее не торопясь и говорит:
— Закусить трошки трэба.
Ел-ел, жевал-жевал, а потом взял сумку и хотел хлеб обратно сунуть. А из сумки как поползут тараканы.
— Вот скаженные, — говорит верзила. — К хлэбу забрались. То Митрича звери, не трэба вас теперь. У нас на Полтавщине их нэма. Мы хаты глиной мажем.
И вытряхнул из сумки штук сто тараканов. Ох, и перепугались эти тараканы! Заползали, забегали в мокрой траве, по мху. А я сижу и наблюдаю, что-то они будут делать в лесу, жители запечные, звери домашние. И вот вижу удивительную вещь.
Ползали-ползали тараканы без толку в редкой лесной траве, потом собрались в грудку, пошевелили усиками и быстро-быстро, все разом, поползли в одном направлении.
Вот они целые два метра проползли, и их не видно стало. Поднялся я с пенька, смотрю: ползут — то кучей, то гусем один за другим. Я за ними пошел. Да ведь как ползут здорово: не крутятся, не сбиваются с направления, если ствол на пути попадется, они его обойдут и снова — как по компасу — все в одну сторону.
— Удивительная вещь!
И тут вспомнил я пчел, которые летят к своему улью, домашних голубей, которые откуда угодно найдут свою голубятню.
«А чем чорт не шутит, — подумал я. — Может, и тараканы домой направляются».
Я побежал назад к стоянке, схватил ружье, ягташ. А парень спрашивает:
— Ты куда?
— Пойдем, пойдем, — говорю я.
Верзила встал и поплелся сзади.
Мы обогнали тараканов. Я наметил кое-как направление, куда они ползли, и мы зашагали. Через полкилометра лес стал редеть, редеть, и я увидел сарай и дом-сторожку. И, пожалуйста, мы дома. Показали нам тараканы дорогу.
* * *Приехал я в город и сдуру рассказал о моем приключении. С тех пор издеваются надо мной приятели. Стоит мне собраться куда-нибудь на охоту или в путешествие — всегда дарят мне компас — спичечную коробку, в которой сидит таракан. Ведь нашли какого-то чудака, который тараканов для певчих птиц разводит. И всегда таракан в коробочке толстый, жирный — такой, что и смотреть противно.
ТЕТЕРЕВ И ПЕТУХ
Рисунки автора
Город, в котором я вырос, встарину был крепостью. Построили его у реки, на холмах, — чтобы издалека высмотреть неприятеля. Далеко во все стороны видно с наших холмов.
Разлеглись леса с перелесками, с полянами до самого синего края, откуда белые облака ползут.
Наш дом на самом высоком холме стоит.
Как наступит весна, я на крышу залезаю. А там все по-другому — не то, что внизу. Внизу — во дворах грязища, навоз. А там — чисто, просторно. Только крыши, дождем вымытые, да небо, да лес дальний. И шум наверху какой-то другой, особенный, звонкий шум. Жаворонок прямо над головой висит, будто на ниточке подвешенный.
По самой высоте гуси летят. Вытянулись длинной вожжой, переговариваются — гогочут.
И журавли курлыкают где-то, — их и не видно.
А еще выше какие-то белые пятнышки поблескивают, — так высоко, что глазу больно на них смотреть. Это лебеди летят.
Заглядишься на них — и вдруг над самой твоей головой как просвистит что-то. Это низко-низко, на сажень от труб, проносится табунок уток.
Утки маленькие — чирочки! Они с голубя, даже меньше. Ух, работают! Так и слышно, как воздух крыльями режут.
А за ними кто-то толстый поспевает, намахивает.
Ага! Это кряква-утка. От своих, видно, отбилась да и пристала по пути к чужой компании — к чиркам. Трудно ей с ними вровень лететь. Отстает бедняга.
Я уж не первый год весной на крышу забираюсь.
Всех перелетных птиц по голосу и полету знаю. Лежу, с боку на бок поворачиваюсь.
А устанут глаза в даль смотреть, в синюю вышину, я для отдыха свою же крышу разглядываю. Она тоже весной особенная.
Изо всех щелок, где труха сырая скопилась, начинает выбиваться из-под досок какая-то травка. Крыша-то у нас старая, трухлявая.
На трубе нашей кирпичной, на самом солнопеке, муха сидит, вся бронзовая, зеленая. Греется.
Красивая муха.
Да ну ее, муху. Не ради мухи я на крышу залез. Я на речки, на лес смотрю, на озера, на луга дальние. Они так и ходят в нагретом воздухе, колышутся, будто живые.
Вон озерко с гривенник величиной. А по-настоящему-то оно большое.
Наверно, на нем утки пролетные сейчас сидят, отдыхают.
А вон осинник, — там тетерева должны быть.
Вон полянка за осинником. Уж это ясно, что тетеревиная полянка — ток тетеревиный.
Туда тетерева-косачи слетаются по утрам драться, чуфыкать и бормотать. А тетерки, что курицы, квохчут, смотрят с елок, как мужья на земле сшибаются.
Тут-то в самый раз и стрелять косачей!
Вот слез я с крыши, пошарил на кухне, нет ли чего-нибудь съедобного — хлеба, сухарей, картошки, хоть сырой, хоть вареной. Соли в бумажке захватил, Чайничек в темных сенцах нащупал. Ружье за спину — и айда!
Пока не найду тетеревиную полянку, домой не вернусь.
* * *Хорошо, мягко итти по весенней земле.
Мнут мои болотные сапоги сырую землю — как из губки воду выжимают, причавкивают. Иду я лесом, полем, лугом.
Да где же она, эта полянка моя? Куда задевалась? Ведь с крыши-то я ее как на ладони видел. Поправей соснового бора, полевей длинного озера.
Вот и бор, вот и озеро, — а полянки нет.
Все вблизи кажется другим, непохожим.
А лес все темней да сырей. Свет полосами упирается в мох, в ягоды прошлогодние, в ландышевые поросли. Моховая кочка вся в клюкве, как подушка в бисере. Рядом пень трухлявый, дряхлый, так и рассыпается рыжей мукой. Гляжу — в самой середине пня ямка, а в ямке тетерочье перо, пестрое, полосатое — желтое с черным. Видно, купалась тут тетерка в сухой трухе, барахталась, на боку лежала, крыльями хлопала, черным куриным глазом глядела.
