Слониха-пациентка - Дэвид Тейлор
— Еще бы немного, и нам всем конец, — сказал он. — Если бы эта первая волна обрушилась…
К нам стали подходить люди послушать, что приключилось.
— Ну что, мои молодчики оказались правы! — сказал командир отряда водолазов. — В эти пещеры полезет только самоубийца. Мои ребята ни за какую награду туда не сунутся.
Чуть позже капитан позвал меня к себе в каюту и показал телекс с морской базы в Агадире. На побережье надвигались штормы. «Эль-Хамиссу» предписывалось немедленно возвращаться в тихую бухту Дахлы. Мы подняли якоря; я созвал свою команду и объявил о переносе экспедиции за тюленями-монахами на 1990 год. Рожер горел желанием попытать счастья в третий раз, когда «Эль-Хамисс» пополнит запасы воды, горючего и всего необходимого; Мохаммед также готов был совершить еще одну вылазку. Но осеннее «окно» хорошей погоды на Кап-Блане должно было вот-вот закрыться. С экспериментом по отлову тюленей-монахов придется подождать еще по крайней мере год.
Мы с Джоном вернулись в Антибу с пустыми руками. Все, что привезли из экспедиции, — приворотное зелье для X. Он попытался применять его точно по инструкции, но все оказалось впустую.
Глава пятая
Шимпанзе под кайфом
Хочу привлечь ваше внимание к тем, кого я называю «Обезьянами Бога»…
П. Уайндгэм Льюис. Обезьяны Бога
Вива Эспанья! Уа-ау! Здесь вдоволь всего, чего душе угодно: моря, солнца, сангрии и секса. Живи и наслаждайся! Звуки ламбады льются из репродуктора над пляжным баром, куда тянется очередь красных, как вареные раки, британцев за стаканчиком бакарди или кока-колы. Все морские велосипеды вышли в море, а все шезлонги вокруг бассейна застолбили, как водится, немцы. Вероятно, дружною гурьбой направились в туалет после обильного возлияния пива. Вернутся и продолжат бить баклуши.
Как и всегда, когда солнце стоит в зените, пахнет разогретым жиром — точнее, экзотической смесью оливкового масла, «Амбр солер» и человечьего кожного сала. Театр Томпсона заманивает на премьеру, обещая, что в буфете будет шампанское, — уфф! Только пусть не обижаются на меня французы, изобретатели сего изысканного напитка, — я сегодня поведу речь не о шампанском, а о созвучном с ним предмете. Живом существе, между прочим.
Если бы маленький шимпанзе, сидящий в картонной коробке в дальней комнате пляжного бара, умел говорить, как бы поплакался он о своей судьбе! Время для него пронеслось с невероятной скоростью. Три недели назад, когда большинство собравшихся здесь гуляк еще сидели по своим домам — кто в Бирмингеме, кто в Копенгагене, кто в Дюссельдорфе, — он блаженствовал в родных, еще более далеких от этих мест краях, счастливо резвился со своей семьей в рощах диких бананов. Затем грянул чудовищный кошмар. Помнится как в тумане: шум — оглушительный шум. Странные, пугающие запахи. Отец, лежащий необычно тихо и неподвижно. Жалобно стонет мать: ее соски сияют красным отливом. Детеныш в панике — и вот он чувствует, что его хватают, заламывают руки, как в состязании борцов. Затем — темнота, тишина, снова странные, пугающие запахи и звуки. Вдруг он неожиданно очнулся от этого долгого кошмара и обнаружил себя в картонной коробке. Рядом лежал банан. Детенышу вновь стало не по себе. Он выглянул из коробки, оглядел комнату и увидел сидящего на столе самца шимпанзе, более крупного, чем его отец, и с розовой конопатой мордой, а у отца его была черная. Старший шимпанзе был равнодушен к малышу. Тому показалось, что интерес к нему проявляет только сидящий за столом человек. Старший шимпанзе наблюдал за человеком пристальным, внимательным взором.
Человек — худощавый испанец с темным лицом, из тех, чьи корни были в Андалузии и в чьих жилах текла кровь мавританских предков, — собирался сделать самокрутку. Мурлыкая цыганскую мелодию, он посыпал табак доброй щепотью «марокканского золота», лизнул языком край бумаги и тщательно свернул ее.
— Ну, Пако, — пробормотал он, — теперь твоя очередь. — Он извлек из кармана небольшую голубую тарелку. — Открой-ка ротик, Пако. — Пако смотрел на него ничего не понимающими глазами. Человек цепко схватил его за щеку и качнул так, что бедняга почти свалился на стол. — Открой рот, — повторил он, не повышая голоса, и большой шимпанзе открыл рот. Человек сунул ему за щеку таблетку, и животное стало жевать. — Молодец, Пако, — сказал человек. — Ну, теперь получай награду.
Он протянул самокрутку шимпанзе; тот взял ее большим и указательным пальцами и зажал между губами. Человек зажег зажигалку и поднес к противоположному концу папиросы, обильно сдобренной наркотиком. Пако глубоко вдохнул, задержал дыхание и выдохнул из ноздрей голубой дым. Он не спускал с человека взгляда. Испанец встал со стула, взял сумку с фотоаппаратом и сунул с полдюжины неотснятых катушек в задний карман джинсов. Пако снова затянулся. Его глаза все так же пристально смотрели на человека.
— «Dios te salva, Maria»[56], — пропел человек. — О’кей, Пако, пошли работать.
Он взял с полки старый кожаный собачий ошейник, надел на шею шимпанзе и пристегнул длинную цепочку. Пако знал, что ему делать дальше. Человек согнул руку в локте, и Пако, вскарабкавшись по ней, оперся о плечо своего хозяина, перенеся на него большую часть собственного веса.
— «Dios te salva, Maria, — снова промурлыкал человек и вышел, заперев за собой дверь. — Maria, oli, oli, oli»[57].
Коктейль марихуаны с валиумом возымел свое действие, и Пако начинал чувствовать (как и туристы, на встречу с которыми нес его хозяин), что это будет и в самом деле великолепный день.
Судьба, которая предначертала, чтобы наши с Пако пути в конце концов пересеклись, явилась в виде… бегемота. Нет, не того Гиппопо, что гуляет по широкой Лимпопо, — виновник событий обитал в сафари-парке в Верхеле, в нескольких милях от побережья. Я прилетел туда, на Коста-Бланка, в тот прекрасный летний день, когда вышеозначенная тварь откусила половину хобота у слонихи. Ситуация с киплинговским Любопытным Слоненком повторилась с точностью до наоборот. Сильно укороченный
