Косталь-индеец - Ферри Габриэль
— Всадник? — воскликнула Гертруда оживленно. — Какого цвета его лошадь?
— Его лошадь оказывается, к сожалению, мулом, как я теперь вижу. Это не тот, кого мы ожидаем.
Гертруда слегка вздохнула.
— По-моему, это священник, — продолжала Марианита. — Он скачет в галоп и имеет важный и печальный вид. Он заметил меня и делает знак рукой.
— А других всадников ты все еще не видишь? — спросила Гертруда.
— Нет, никого, кроме погонщика мулов, который гонит все свое стадо в галоп и так же, как священник, направляется сюда. Не понимаю, почему эти люди и животные так торопятся.
Скрип растворившихся ворот и суматоха, поднявшаяся на дворе, указывали, что не только священник, но и погонщик со своим стадом воспользовались гостеприимством дона Сильвы.
Обе сестры не имели никакого представления об опасности, угрожавшей путешественникам на равнине.
В это время в гасиенде началось еще более сильное движение.
— Что это такое? — воскликнула испуганная Марианита. — Не вздумали ли поднявшие бунт на западе разбойники напасть на гасиенду?
— Почему ты называешь разбойниками людей, которые сражаются за свободу своей родины и во главе которых стоит священник? — возразила Гертруда тоном легкого упрека.
— Почему? Да потому, что они враги испанцев, потому что в моих жилах течет испанская кровь, потому что мой муж — испанец! — с жаром воскликнула Марианита.
Внезапно раздавшийся звон колокола заставил обеих сестер вздрогнуть и прекратить спор, грозивший принять более жаркий характер.
Марианита хотела пойти узнать о причине тревоги, как вдруг горничная растворила дверь и, не дожидаясь вопросов, воскликнула:
— Пресвятая дева! Наводнение близко; сейчас явился вакеро и сообщил, что вода не далее трех или четырех миль отсюда.
— Наводнение! — воскликнули обе сестры и перекрестились.
— О Боже, мой муж! — воскликнула тотчас же вслед за тем Марианита, с ужасом думая об опасности, которой подвергался ее супруг.
— Дон Рафаэль! О несчастный! Пресвятая дева, смилуйся над ним! — прошептала Гертруда.
— Равнина скоро превратится в необозримое море, — продолжала служанка, — горе тем, которых захватит наводнение. Но вы не беспокойтесь, донья Марианита; вакеро, принесший эту горестную весть, послан доном Фернандо, чтобы известить вас, что он приедет завтра утром в лодке.
С этими словами горничная вышла из комнаты.
— В лодке! — воскликнула Марианита, страх которой сменился радостью. — В самом деле, дорогая Гертруда, мы будем завтра кататься по равнине в украшенной флагами и цветами лодке.
Но этот порыв легкомысленного эгоизма тотчас же уступил место другому чувству, и Марианита опустилась на колени подле своей сестры, которая у подножия статуи Мадонны молилась за спасение всех оставшихся без помощи на равнине.
— Сядь у окна, милая сестра, пока я еще помолюсь! — воскликнула Гертруда, прерывая молитву. — Посмотри на равнину, потому что мои глаза застилают слезы.
Марианита села у окна, а Гертруда снова преклонила колени перед святым изображением.
Между тем позолоченный заходящим солнцем туман становился все бледнее и бледнее; луна уже озарила пальмовые рощи зыбким матовым светом, а один всадник так и не показывался на пустынном горизонте.
— Лошадь дона Рафаэля должна быть гнедой масти, — сказала Гертруда, снова прерывая свою жаркую молитву. — Капитан знает, как я люблю эту лошадь, его боевого коня, служившего ему в битвах с индейцами.
— Успокойся, дорогая девочка, — попыталась ее утешить Марианита, — дон Рафаэль будет вовремя предупрежден и остановится на эту ночь где-нибудь поблизости.
— Ты ошибаешься, — отвечала Гертруда, печально качая головой. — Я лучше знаю этого храбреца, он не обратит внимания на опасность.
Внезапно послышался глухой отдаленный гул бушующей воды, сливавшийся с отчаянным звоном колокола. В то же время над равниной показался сначала бледный, потом красноватый и, наконец, ярко-красный свет, озаривший верхушки пальм. По приказанию дона Сильвы на соседних холмах и террасах были зажжены огромные костры, которые должны были служить ориентирами для заблудившихся путников.
Прошло несколько долгих, томительных минут. Луна медленно поднималась по небесному своду, а отдаленный гул становился все сильнее и сильнее и скоро сделался похожим на раскаты грома. Еще несколько минут, и громадные массы воды должны были запениться у подошвы террасы, на которой находилась гасиенда.
Вдруг из уст Марианиты, все еще старавшейся проникнуть взором в темную даль равнины, вырвался крик ужаса.
— Горе! Горе! — воскликнула она. — Я вижу двух всадников! Дай Бог, чтобы это были только тени! Но нет… тени становятся яснее… Матерь Божия! Это в самом деле два всадника… они несутся, как ветер… но как бы быстро они ни мчались, они опоздают!
Громкий крик ужаса раздался на террасе, где находились господин и слуги. Отчаянная борьба двух человек с ужасающею массою воды, волны которой уже виднелись вдали, представляла в самом деле потрясающее зрелище.
Марианита, сжигаемая тем любопытством, которое часто заставляет нас против воли смотреть на ужасное зрелище, не могла оторвать глаз от равнины.
— У обоих всадников лошади черные, как ночь, — дрожащим голосом сказала она сестре, которая в тоске склонилась головой с ногам статуи, — один небольшого роста, одет в платье погонщика мулов; это не может быть дон Рафаэль.
— Другой! Узнаешь ли ты другого? — спросила Гертруда едва слышным голосом.
Марианита молчала в течение нескольких мгновений.
— Другой, — отвечала она наконец, — головой выше первого; теперь он наклонился к шее своего коня; я не вижу его лица… О небо! — воскликнула она вдруг и продолжала все тише и тише: — Это… я узнаю его… это дон Рафаэль!
Другой, еще более сильный крик был ответом на слова Марианиты; донья Гертруда бросилась к окну, но, не добежав, упала почти без чувств.
— Я не вижу их больше, — прошептала Марианита, — волны закрыли коней и всадников. — Потом она вскрикнула: — Ах! вот они показались опять! О небо! Только один, высокий, сидит на лошади. Он наклоняется, хватает другого за платье… положил его на свою лошадь… Но — увы! — древесный ствол крутясь несется на них; он погубит коня и всадника.
На дворе раздались радостные крики, Гертруда подняла голову и вопросительно взглянула на плачущую сестру. Снова послышался радостный возглас, горничная вбежала в комнату, восклицая: «Слава Богу! Они спасены!» Тогда чувство невыразимой радости возвратило Гертруде полное сознание.
Не произнося ни слова, обе сестры долго стояли обнявшись.
…Но что же сталось с Корнелио, который, ничего не подозревая, спал в своем гамаке? Мы знаем, что Косталь обещал отправиться за оставленным студентом и, если только найдет его в живых, привести его в Лас-Пальмас; но отправиться на поиски можно было только на следующее утро, так как наводнение скоро должно было достигнуть того места, где капитан расстался со студентом.
Хотя, таким образом, индеец имел мало шансов спасти юношу, но все-таки он не забыл своего обещания и решился с восходом солнца отправиться на поиски. Ночь он провел вместе с негром на вершине холма Сиерро-де-ла Меза, куда они без особого труда перетащили легкую пирогу.
Несколько кусков высушенного на солнце мяса послужили им ужином, после которого эти дети природы растянулись на земле и в приятном сознании своей безопасности уснули, убаюканные шумом приближающегося наводнения.
Они спали так крепко, что шум воды, затопившей равнину, не разбудил их. Сон Брута был беспокоен, его мучили какие-то кошмарные сновидения, и время от времени он метался, думая, что слышит рев тигров, которые так напугали его сегодня.
Проснувшись, он действительно увидел у подошвы холма свирепую семью тигров. Почуяв людей, укрывшихся на безопасной вершине, ягуары испустили хриплый рев, но, напуганные преследовавшею их водою, от которой их могло спасти только быстрое бегство, огромными прыжками поспешили дальше и скоро исчезли из виду.
