Полин Джонсон - Затерянный остров и другие истории
А все эти годы там, внизу, у приливных вод, маленькие бронзоволицые близнецы вопрошали, как это делают все дети: «Где наш отец? Отчего нет у нас отца, как у других детей?» И слышали один и тот же ответ: «Вашего отца нет больше. Ваш отец, великий вождь, умер».
Но какое-то необъяснимое сыновнее чувство подсказывало мальчикам, что их отец когда-нибудь вернется. Часто они делились своими мыслями с матерью, но та лишь плакала, отвечая, что даже заклинания великого знахаря не в силах вернуть их отца. Когда же им исполнилось десять лет, двое сыновей рука об руку пришли к своей матери. Каждый из них сжимал в руках небольшой охотничий нож, острогу на лосося и крошечный лук со стрелами.
— Мы идем искать своего отца, — сказали они.
— Ах, напрасные поиски! — вздохнула мать.
— Напрасные поиски, — отозвались эхом соплеменники.
Но великий знахарь сказал:
— Сердце ребенка сильно внутренним зрением, и, быть может, детский глаз видит отца, быть может, детское ухо слышит его зов. Пусть идут.
И вот маленькие дети вступили в лес. Их юные ноги летели, словно на крыльях, а юные сердца указывали прямо на север, точно компас белых людей. День за днем они поднимались вверх по течению, пока, огибая внезапно открывшуюся излучину, не наткнулись на хижину из коры, с тонкой струйкой дыма, поднимавшейся над крышей.
— Это дом нашего отца, — сказали они друг другу, потому что их детские сердца безошибочно ответили на зов родства. Рука об руку приблизились они к жилищу и, войдя внутрь, произнесли одно только слово: — Пойдем.
Великий вождь сквомишей протянул им навстречу руки; затем простер их в сторону гор и смеющейся реки.
— Добро пожаловать, сыновья мои! — сказал он. — И прощайте, мои горы, братья-утесы и каньоны!
И вместе с детьми, крепко прижавшимися к нему, он вновь обратился лицом в сторону приливных вод.
Легенда кончилась.
Долго сидел вождь в молчании. Он отвел взгляд от излучины реки, где когда-то прошли двое сыновей и где глаз отшельника через десять лет одиночества впервые зажегся радостью.
Вождь заговорил снова:
— Здесь, на том месте, где мы сидим, он построил себе жилье; здесь провел он десять лет один, совсем один.
Я молча кивнула. Легенда была слишком хороша, чтобы портить ее какими-нибудь словами. И пока не угас день, мы побрели сквозь заросли, мимо заброшенной хижины лесоруба, к тропе, что вела в город.
ПОТЕРЯННЫЙ УЛОВ
Улов в этом году был богатый. Сезон ловли розового лосося уже подходил к концу, и я терялась в догадках, почему мой давний друг, индеанка-клучман9, не присоединилась к рыбакам. Она была неутомимой труженицей, не уступала своему мужу в мастерстве рыбной ловли и весь год только и говорила о будущем улове. Но в этот сезон ее не было видно среди рыбаков. Ни в лодках, ни в разделочных рядах ничего не знали о ней, а когда я спросила у ее соплеменников, они только и могли мне ответить: «Она не быть здесь в этот год».
Но однажды в сентябре, в полдень, когда все вокруг пылало яркими осенними красками, я нашла ее. Спускаясь по тропе, ведущей от лебяжьего пруда в Стэнли-Парке, к гребню, окаймляющему пролив, я увидела, как ее легкое, с высоким носом каноэ направляется к берегу, где обычно причаливали лодки всех тилликумов из Миссии10. Каноэ появилось, словно из сказки; вода была необычайно спокойна, над ней, как вуаль, висела сизая мгла: на острове Лулу много дней тлели торфяные болота, и пряные запахи вместе с голубовато-серой дымкой творили неповторимый, сказочный мир из моря, берега и неба.
Я поспешила на берег, приветствуя клучман на языке чинук11, и, услышав мой голос, она подняла над головой весло в индейском приветствии.
Когда каноэ приблизилось, я протянула руки, чтобы помочь ей сойти на берег: клучман стареет, хотя все еще может грести против течения не хуже любого подростка.
— Нет, — сказала она, когда я предложила ей сойти на берег. — Я не ждать. Я пришла только забрать Маарду; она быть в городе; она прийти скоро, сейчас.
Но тут же, позабыв всю свою деловитость, она примостилась, словно школьница, на носу каноэ, опираясь локтями на весло, которое перебросила через край борта.
— Я скучала по тебе, клучман. Ты не навещаешь меня уже три луны; тебя не было ни среди рыбаков, ни на разделке рыбы, — заметила я.
— Нет, — сказала она. — Я сидеть дома в этот год. — Затем, наклонившись ко мне, она с торжественной значительностью в голосе добавила: — Я стала бабушка в первую неделю июня, и вот — я сидеть дома.
Так вот почему ее не было видно! Конечно же, я поздравила и расспросила обо всем, что было связано с этим важным событием. То был ее первый внук, а появление ребенка — большая радость!
— Ты, конечно, вырастишь его рыбаком? — спросила я.
— Нет, нет, это не мальчик, это девочка! — по особой интонации голоса я поняла, как она рада этому.
— Ты довольна, что это девочка? — спросила я удивленно.
— Очень довольна, — ответила она убежденно. — Это добрый знак. Наше племя не как твое: мы хотим, чтобы первыми появлялись на свет девочки, а не мальчики — для одних сражений. Твой народ занят только тропою войны, а наше племя миролюбивее. Очень добрый знак, когда первой родится девочка. Я скажу тебе, почему: ведь она сама, может быть, станет когда-нибудь матерью. Великое дело — быть матерью!
Мне показалось, я уловила скрытый смысл ее слов. Она радовалась, что малышка станет со временем продолжательницей рода. Мы еще немного поболтали об этом, и она несколько раз ловко поддела меня по поводу моего племени, так мало думающего о материнстве и столь сильно озабоченного войной и кровопролитием. Потом разговор перешел на лов розового лосося и «хийю чикимин»— много денег, которые выручат за улов индейцы.
— Да, хийю чикимин! — повторила она с довольным видом. — Всегда. И еще «хийю мак-а-мак»— много славкой еды, когда большой ход лосося. Не так, как в тот плохой год, когда лосось совсем не пришел, — ни одной рыбины.
— Когда это было? — спросила я.
— За много лет до того, как родилась ты, или я, или этот город. — Она повела рукой в сторону видневшегося вдали Ванкувера, который раскинулся, сияя богатством и красотой, под сентябрьским полуденным солнцем. — Это было до прихода белого человека, о! задолго до этого…
Милая старая клучман! По ее затуманившемуся взгляду я поняла, что она снова в стране легенд и что моя копилка индейской мудрости скоро пополнится еще одним преданием.
Она сидела, по-прежнему опираясь на весло, взгляд полуприкрытых глаз покоился на неясных очертаниях дальних вершин по ту сторону залива. Не буду больше пытаться передать ее своеобразную речь (клучман говорила на ломаном английском), это будет лишь тень ее повествования, и, лишенная обаяния рассказчицы, легенда окажется всего лишь цветком без цвета и аромата. Клучман назвала свою легенду «Потерянный улов».
