Харка — сын вождя (Художник И. Кусков) - Вельскопф-Генрих Лизелотта
— Меня зовут Бобом, — сказал клоун. — Теперь ты знаешь, как меня нужно называть. А как тебя зовут?
— Харка.
— Гарри?
— Нет, Харка.
— Остановимся лучше на Гарри, это для меня проще. Ну, смотри.
Он достал атлас, раскрыл его и начал давать пояснения. Так как в книге было много картинок, Харка схватывал все чрезвычайно быстро. Он попросил Боба показать Блэк Хилс и сам нашел гору, где жил его друг орел. Потом также сам показал Найобреру, которая на языке дакотов называется Миниа-Танка Вакпала. Он поинтересовался дальнейшим маршрутом цирка, а также отыскал области сик-сиков — черноногих. Длинное Копье узнал, где находится та резервация, из которой его вызволил художник.
По возвращении домой Харку и Длинное Копье ожидало неприятное известие: художнику стало хуже, и врач, которого вызвал хозяин гостиницы, посоветовал как можно скорее заказать экипаж и направиться в один из больших городов, где есть хорошая больница. Была необходима операция. У художника начинался гнойный аппендицит.
Он решил последовать совету врача. На хозяина гостиницы художник не надеялся и попросил Длинное Копье позаботиться об экипаже на хороших рессорах и четверке выносливых коней. Встревоженный Длинное Копье тотчас отправился на поиски.
Против всякого ожидания Джим полностью рассчитался с хозяином за все, включая выпивку, и пришел проститься с Матотаупой и художником, так как почему-то торопился уехать. Попутно он сообщил, что советует Матотаупе пробыть эту зиму вместе с Харкой в цирке, что с директором цирка он договорился о хорошем вознаграждении. Пообещав зимой заглянуть в цирк и повидаться с ними, он передал художнику договор для подписания и исчез.
— Любопытно, — заметил художник, — в договоре предусмотрен довольно значительный аванс. Странный человек этот Джим, его не поймешь.
Когда Длинное Копье возвратился, Матотаупа и Харка пошли к себе в номер. Они улеглись на постели, и мальчик рассказал отцу все, что ему пришлось пережить на репетиции.
Долго пролежали они так, занятые одними и теми же заботами. Да, это были одинаковые заботы, потому что вызывались они одними и теми же причинами и порождали у обоих одинаковые чувства и побуждения.
И вот Матотаупа заговорил:
— Ты не убьешь его, ты еще мальчик. Убью его я. Вот выпадет снег, растает снова — тогда… Хау.
Часом позже Длинное Копье позвал обоих дакотов. Карета уже ждала у дверей, и художник хотел проститься. Болезнь пугала его. Он принял прописанное врачом лекарство, запил его водой.
— Мои обещания из-за этой несчастной болезни не выполнены, — сказал он и потеребил свою бороду. — Но все равно вы мои гости, Матотаупа и Харка. Мы не можем сейчас все вместе проехаться по стране, по всем Соединенным Штатам, я не могу, к сожалению, закончить сотни рисунков, как предполагал. Но на побережье у меня есть маленький домик, и в нем вы могли бы жить до тех пор, пока я, как надеюсь, не поправлюсь. Я очень прошу вас, забирайте ваших коней и поедем вместе со мной. О более надежных сопровождающих я не мог бы и мечтать.
— Длинное Копье сумеет защитить тебя. Мы не хотим быть тебе в тягость, — ответил Матотаупа со своим обычным достоинством. — Мы останемся в цирке. Там есть дакоты, с которыми нам легко договориться. Мы хотим еще многому научиться, мы хотим повидать города белых людей. Белые люди не будут обращаться с нами как с собаками, ведь они дают нам вперед деньги, а с деньгами мы можем от них и уйти.
Художник стал было возражать, но не особенно уговаривал дакотов, так как боли у него не прекращались и карета уже стояла у дома.
— Вот и второй раз мы расстаемся, — сказал он наконец. — Вторая наша встреча с вами оказалась очень кстати, твоя помощь, Матотаупа, была для нас просто спасением. Но если нам все-таки приходится расставаться — ты сам этого хочешь, — то давай попрощаемся.
Матотаупа вынул из кармана золотое зерно, найденное Харкой в ручье Блэк Хилса, которое было надежно спрятано, а теперь снова оказалось в его руках.
— Этот блестящий камень я хотел бы подарить для цепочки Длинного Копья. Мне нехорошо, когда в руках у меня золото.
Длинное Копье взял золотое зерно с тем невозмутимым спокойствием, с которым индейцы принимают подарки. Взамен он передал Матотаупе тяжелый кожаный мешочек.
— Далеко Летающая Птица и я — Длинное Копье — оба мы не хотели, чтобы вы нас покидали. Это так. Возьми же от нас этот прощальный подарок, это мы оба тебе дарим. Я уверен, что ваши имена станут хорошо известны в прериях, в Скалистых горах и в городах белых людей, как имена смелых и справедливых воинов. Я сказал, хау.
Опираясь на Длинное Копье и Матотаупу, художник спустился по лестнице к карете.
Хорошо откормленные лошади били копытами. Художник забрался в карету, его укутали одеялами и уложили на сиденье. Принесли багаж. Длинное Копье дал хозяину и портье на чай и при хозяине же сказал Матотаупе, что за комнату и корм для лошадей обоих индейцев заплачено вперед за три недели.
Кучер взмахнул кнутом, и четверка рванула с места быстрой рысью. Длинное Копье поднял своего коня в галоп, лошадь художника была у него в поводу.
Матотаупа и Харка долго смотрели вслед своим друзьям. Когда они вернулись в комнату, Матотаупа открыл мешочек. В нем были золотые и серебряные доллары. Харка стал рассматривать отчеканенное на монетах изображение: орел держал в своих лапах ветку и молнию.
— Смотри, отец, — орел. Ветка и молния!
— Да, молния, — произнес Матотаупа…
Индейцы решили покинуть гостиницу. Главной причиной было то, что им затруднительно объясняться с белыми. Они уже достаточно хорошо понимали английскую речь, но говорить им еще было очень трудно. Это могло вызвать осложнения, и они боялись, что из-за этого и отношение к ним будет плохое.
Отец с сыном пошли в цирк. Им довольно долго пришлось ждать у фургона, пока директор их принял.
Когда, наконец, директор и режиссер готовы были говорить с Матотаупой, режиссер прежде всего предупредил, что договор вступит в силу, только когда будет проведено испытание. Матотаупа не согласился и оставался тверд в своем решении так же, как и в пустыне во время спора о патронах с Биллом, выдержавшим сорок единоборств. Наконец разозленный директор крикнул:
— Ерундой занимаетесь, детской игрой! И зачем вы привели ко мне этих индсменов! Еще нет никакого номера, еще ничего не готово, а вы являетесь ко мне как Понтий Пилат и умываете руки! Эллис, если вы не можете лучше работать, закрывайте лавочку! Как вы, такой беспомощный человек, еще собираетесь что-то затевать!..
— Мы должны…
— Заткнуть глотку и выйти вон! Я занят кредитами. Если вы все проспали, то с добрым утром!.. Можете убираться!..
— До тех пор, пока вы не получите кредита и у вас не улучшится настроение? — с издевкой спросил режиссер.
Он получал жалованье как помощник режиссера, но все дела цирка касались его. Он исполнял по меньшей мере три должности: администратора, режиссера и инспектора манежа. В основном к нему обращались как к режиссеру, на самом же деле он был правой рукой директора, понимал, что тот без него не обойдется, и на гневные вспышки директора действовал как вода на огонь.
Эллис вывел дакотов из фургона, в который они попали, видимо, совсем не вовремя, и крикнул Буффало Билла. Двое рабочих цирка и три артиста, которые работали поблизости, бросили свое дело и отправились на поиски. Буффало Билл явился в сопровождении Поющей Стрелы и распорядителя Луиса, манера которого говорить сквозь зубы вызывала у Харки неприятные воспоминания. Буффало Билл держал себя так, как будто не его позвал режиссер, а он сам пригласил режиссера на аудиенцию.
— Испытать индейцев. Если они на что-нибудь способны, — оставить здесь, — сказал Эллис.
Билл, покручивая кончики своих усов, измерил Матотаупу с ног до головы и приказал Поющей Стреле перевести его слова.
