Харка — сын вождя (Художник И. Кусков) - Вельскопф-Генрих Лизелотта
— Есть новость, — сказал шайен. — Прибыла группа индейцев. Они голодные. И денег у них нет, вот они и явились сюда, ведь их здесь кормят. Пока они ехали через город, зеваки смотрели так, точно никогда в жизни не видели индейцев. Ну и глупый народ.
— К какому племени принадлежат индейцы?
— Дакота.
— Тогда мы можем с ними поговорить.
— Да, если нам разрешат. Ты знаешь, кто тут сейчас шныряет в цирке? Джим. Он в фургоне директора. Наверное, он предлагает дирекции деньги и, конечно, под высокий процент.
Для того чтобы объяснить Харке значение слова «процент», шайену пришлось приложить немало усилий, ведь и в языке дакотов не было слова «процент», да и само понятие было для мальчика довольно сложно.
С главной улицы снова доносились удары барабана и звонкий голос оповещал о предстоящем представлении, сообщая, что цирк распродает дополнительные билеты. Длинное Копье и Харка видели, что вокруг арены устанавливали сотни стульев и скамеек. Все проходы тоже были заставлены стульями.
Они направились в конюшни, где стояли пони и ослы, но еще оставались пустые стойла: группа дакотов прибыла верхом, и лошадей, вероятно, поставят сюда. Вот тут-то и можно будет рассмотреть этих людей.
Харка и Длинное Копье уселись на соломе около ослов. Клоун — крупный полный мужчина с детским лицом, который без своего шутовского наряда и грима был не смешным, а скорее казался добродушным, подошел к ним и устроился рядом.
— Мальчик, — с грустью сказал он Харке, — ты испортил мой трюк. И как ты только догадался? И я теперь лишился своего лучшего номера. Что же я теперь буду делать с ослом? Директор сказал, что я должен как можно скорее придумать новый номер, иначе он меня выгонит. Но ведь в один момент его не придумаешь. Или… или, может быть… клоун, мальчик и дикий осел?.. Но что же они будут делать?..
Но Харка приложил палец к губам, прося о молчании — на улице показалась группа индейцев. Было слышно, что они остановились, спешились и вскоре со своими конями направились в конюшню. В них трудно было узнать дакотов, это были просто индейские мужчины, женщины, дети.
— А вот одного из них я знаю, — быстро прошептал Длинное Копье. — Он был вместе со мной в резервации. Я сейчас поговорю с ним.
Длинное Копье подошел к человеку, который не особенно дружелюбно посмотрел на окликнувшего его шайена. Но скоро он, видимо, узнал его, и они разговорились. Однако пришел распорядитель Луис и прервал их.
— Что ты здесь забыл? — резко сказал он дакоте. — Поторопись, репетиция начинается, и так много времени потеряно.
Индеец прекратил разговор и, не возразив ни слова, пошел. Длинное Копье вернулся к Харке и клоуну.
— Дакоту, с которым я разговаривал, зовут Поющая Стрела. Его с отцом давно забрали в резервацию. Но Поющая Стрела убежал. Другие дакоты раньше жили у Миннесоты и после прошлогоднего восстания не сумели уйти в Канаду. Они повстречали цирк и согласились представлять, потому, что у них не было денег и они не знают никакого языка, кроме языка дакотов, надо же им было как-нибудь жить.
Ни шайен, ни клоун не могли себе представить, о чем в это время подумал Харка, мальчик только спросил:
— Можно мне посмотреть репетицию? — и, не дожидаясь ответа, направился в цирк. Длинное Копье и клоун, пожав плечами, последовали за ним.
Режиссер, стоявший у входа, кивнул Харке и Длинному Копью, но мальчику был неприятен этот человек с обрюзгшим бледным лицом, и он отвернулся.
Группа дакотов находилась на арене, которую уже больше не огораживала клетка. Режиссер руководил репетицией. Он много кричал, нимало не беспокоясь, что его не понимают, бегал, размахивал руками, жестикулировал.
На арену выехали на конях женщины и дети. Женщины быстро разбили палатки, так хорошо знакомые Харке, — настоящие типи. Потом индейцы вскочили на своих коней, а дети спрятались в палатки. Один из индейцев стал говорить. Белые не могли и не старались понять его, им просто нужно, чтобы индеец говорил что-нибудь для публики. Однако Харке и индейцам была понятна его речь.
— Мужчины дакоты, — говорил он, — белые люди загнали нас сюда! Они нас обманули. Мы — пленники, хотя и не связанны. Мы им должны беспрекословно подчиняться. Они кормят нас, как мы кормим своих коней, но узду они держат в руках. Они приказали нам напасть на почтовую карету, похитить девушку и мучить ее. Позор нам! Но нам приходится для белых людей разыгрывать из себя разбойников и грабителей.
После этих слов все закричали: «Хау! Хау!» — и поехали вокруг арены вслед за ним.
В это время у выхода показалась запряженная четверкой почтовая карета. Кони были очень красивые, их начищенные бока лоснились, словом, они выглядели не так, как кони настоящих почтовых карет, в которые чаще всего запрягают обыкновенных кляч. Дакоты подняли дикий крик, схватили коней под уздцы, стали стрелять из пистолетов, вытащили из кареты девушку и привязали ее к доске, которую установили рабочие цирка на арене. Жутко раскрашенный дакота принялся бросать ножи, и они втыкались в доску на расстоянии двух-трех сантиметров от девушки. Когда ножи со всех сторон окружили ее, дакота издал воинственный клич и принялся танцевать. В руках у него были нож и томагавк, и, потрясая ими, он носился по арене. Но в этот момент раздался выстрел из ружья и кто-то закричал по-английски:
— Вперед, разведчики, вперед, ковбои! Отомстим за насилие! Освободим ее!
Без конца стреляя из пистолетов, на арену выскочили ковбои. Метавший ножи индеец упал на песок, появился на коне Буффало Билл, подхватил девушку к себе на седло и прогалопировал с нею по кругу арены.
Репетицию этого номера повторили два раза. Режиссер ругался, орал на индейцев, а они безропотно подчинялись. Наконец все, кажется, стало получаться так, как хотелось режиссеру: девушка двигалась изящно и красиво, индейцы наводили ужас, ковбои разъезжали победителями.
Харка сидел в ложе пустого цирка, но мысли его были далеко. Однако он не смог бы сейчас произнести их вслух. Он слышал родную речь — слова, сказанные на языке дакотов и для дакотов. Из того, что он видел и слышал, он понял, что перед ним происходило мерзкое издевательство. Дакоты — грабители, воры. Нет, этот белый человек не называл их грабителями, нет, гораздо хуже, он заставлял их изображать из себя грабителей! Ложь, не сказанная языком, а показываемая самими дакотами, была чудовищна. Это было слишком, и у мальчика зрело решение. Оно еще было очень не ясно и ему самому, но если бы мысли Харки выразить словами, то режиссер должен был бы затрепетать, так как он услышал бы то же самое, что когда-то Матотаупа сказал Старой Антилопе: «Это твоя смерть! Запомни это и жди. Я приду».
А репетиция продолжалась. Беспрестанно стреляя, демонстрировали свое искусство ковбои. Почти все виденные Харкой накануне номера снова проходили перед его глазами.
Режиссер, посмотрев на мальчика, громко спросил, не появилось ли у него желание принять участие в представлении.
— Я спрошу своего отца, — ответил Харка.
Клоун своими гораздо более детскими, чем у мальчика, глазами печально взглянул на Харку.
— Значит, ты не хочешь помочь мне сделать новый номер?
— Об этом мы еще подумаем, — ответил Харка.
— Ты умеешь читать и писать?
— Ваших букв я не знаю, я читаю только картинное письмо.
— О, я тебя многому мог бы научить, мальчик. Ты видел когда-нибудь атлас?
— Нет.
— Пойдем в мой фургон. Здесь, на репетиции, ничего интересного не будет, к тому же сегодня предстоит дать два, а может быть, и три представления. Идем, я покажу тебе карту Америки.
Харка и Длинное Копье отправились с этим добрым и таким задумчивым человеком. Он провел их в свою маленькую каморку в цирковом фургоне. Здесь, несмотря на тесноту, все было аккуратно прибрано. На этажерке и на полке лежали книги.
