Андрей Ветер - Хребет Мира

23 декабря. Утром покойников нарядили в парадную одежду. Сосновые гробы. Похоронный отряд отправился копать могилы, но мороз чересчур силён. Похороны приходится откладывать.

25 декабря. Метель намела столько снега, что западная стена крепости засыпана почти до самого верха. По этому снегу вполне можно подняться и просто перешагнуть через частокол. Все наши пребывают в ужасном состоянии. Нервы напряжены. Каждую минуту мы ждём индейской атаки. В каждой казарме дежурит офицер, огонь не гасят нигде.

Мне повсюду мерещатся подозрительные тени. Уши выхватывают малейший скрип, из-за чего я просто схожу с ума. Снова и снова задаю себе вопрос: зачем я здесь?

Я хочу срочно уехать отсюда. Я хочу всё забыть, всё вычеркнуть, начать всё заново.

Заново… Что означает это заново? Опять совершать уже совершённые ошибки? Опять повстречать какого-нибудь Тима и отправиться за ним на край света?

Не хочу! Не желаю! Не желаю играть эту унизительную роль.

Стоп! Играть… Вот в чём штука. Вот о чём говорил тогда лейтенант Трублад. Игра. Если не понять, что вся наша жизнь это лишь игра, то можно сойти с ума. Надо играть, наслаждаясь игрой, а не сбрасывать свои карты только ради того, чтобы поскорее совершить ход. Надо играть со вкусом!

Но как же мне понять, что за игра сейчас идёт и кем я являюсь в этой игре? Чего мне не следует делать сейчас и что я должна сделать в первую очередь?

Думай, сердце моё, думай.»…

Октябрь 2000

Москва

Лесное лекарство

Божественная смерть! Вождь надо всем и всеми,

Прими нас в лоно звёзд, спаси детей от зла!

Его звали Марсель Дюпон, но среди канадских звероловов он стал известен под кличкой Молчун. Никто никогда не называл его Марселем. Возможно, никто даже не представлял, какое имя дали ему родители.

Он был не из болтливых. Все сходились на том, что он разговаривал редко, но за словом в карман не лазил. Если случалось какому-нибудь новичку-остряку забрести в кабак, где на шатких стульях развалились охотники в распахнутых меховых куртках, и начать подтрунивать над неповоротливым на вид Молчуном, то минут через десять такому задире приходилось с позором бежать за дверь, как если бы его сильно поколотили. Да и своими увесистыми кулаками Молчун умел воспользоваться, если была нужда.

Редкий человек мог рассказать что-либо о Молчуне. Ни канадские французы, ни американские трапперы не знали наверняка, откуда пришёл Марсель Дюпон. Одни видели его в Монреале, другие утверждали, что встречали его в Сент-Луисе. Были и такие, кто утверждал, будто знавал его ещё во времена так называемой «пешей торговли», когда трапперы плыли по реке на каноэ, а затем переносили на спине неподъёмные тюки с товарами куда-то в горы. Он был одним из первых, кто сумел проникнуть в сердце страны, принадлежавшей Птичьему Племени.

Эта территория простиралась по обе стороны Лосиной Реки от Скалистых Гор почти до устья Пыльной Реки. Все, кому когда-либо довелось побывать на земле Птичьего Племени, единодушно признавали, что этот край был самым богатым дичью. В любое время года там бродили несметные стада бизонов. Многочисленные лоси и олени собирались на берегах рек по несколько сотен голов одновременно, что вызывало у первых европейских пришельцев чувство благоговейного восторга. Иногда казалось, что не было в той стране места, где бы не слышался громкий топот быстроногих антилоп. Реки и ручьи буквально кишели рыбой и бобрами.

Марсель-Молчун любил Скалистые Горы, несмотря на все опасности, подстерегавшие путника. Большинство индейцев из Птичьего Племени хорошо знали его и относились к нему весьма дружелюбно, хотя он никогда не позволял себе расслабляться в их обществе, зная их страсть к воровству. Канадцы и американцы нарекли их Вороньим Племенем, но сами дикари называли себя Абсарока. Никто толком не мог объяснить значение этого слова. Кто-то уверял, что оно указывает на принадлежность к птицам с большими клювами, некоторые настаивали, что оно обозначает ястреба, да и сами дикари, похоже, успели забыть, откуда произошло название их племени.

— Когда я спросил их, что такое Абсарока, они показали на пролетавшую над нами ворону, — рассказывал изборождённый столетними морщинами Жан Менард по кличке Хромой, — но чуть позже они указали пальцами на кружившего в небе стервятника. Я думаю, что это слово они могут прилепить ко всякой летающей твари. Абсарока — Птичий Народ…

Молчун мог бы с лёгкостью сколотить себе состояние, если бы пожелал обустроиться в уютном домике и осесть там навсегда, но он предпочитал бродяжничать. Ему нравились просторы прерий и снежные кручи гор. Разумеется, он никогда не отказывал себе в удовольствии посидеть в кабаке или понежиться в постели какой-нибудь проститутки, когда предоставлялся случай. Но ничто не могло удержать его в городе больше месяца — ни женский шёпот, ни страстные объятия, ни жаркий огонь камина.

Жозефина по прозвищу Синеглазка была самой дорогой женщиной в трактире «Снежная Шапка». Она никогда не отказывала Молчуну в ласках, даже в последний день его пребывания в Монреале, когда в кармане траппера не оставалось и двух мелких монет. Она привыкла считать его лучшим из всех и, любя лучшее, убедила себя в мысли, что он принадлежал только ей. Но Молчун так не думал. Он был вольным мужчиной и не подчинялся никому и ничему, даже обстоятельствам, всегда заставляя их повернуться в нужную сторону. Случилось так, что в день отъезда из города Молчун бросил в лицо Синеглазке, чтобы она прекратила расставлять ему сети и не надеялась на совместную будущую жизнь.

— Я лучше возьму в жёны Лохматую Лауру, чем тебя. Она, по крайней мере, не разевает рот по всякому случаю и не пытается надеть на меня узду! Да и гренки она не ленится подать мне в постель! — закричал он, внезапно потеряв терпение. — А что касается женской письки, то такого добра и в индейских хижинах хватает.

— Тогда я прокляну тебя, чёрт безродный! — заломила Жозефина руки. — Я заставлю тебя вспомнить эту минуту, и ты захочешь прожить её ещё раз, чтобы не сказать то, что ты произнёс только что! Я наложу на тебя проклятие, и ты пройдёшь через такие мучения, с какими не сталкивался никогда прежде!

Молчун напялил шапку и ушёл, унеся на сердце неприятную горечь. Он не раз слышал, что Жозефина-Синеглазка умела насылать порчу, но никогда не придавал этому значения. Теперь же в душе его ощущалось заметное неудобство, будто он чувствовал, как по его следам бежала безмолвная стая голодных волков. А через несколько дней, уже в пути, на него накинулись дурные сны, не оставлявшие его в покое до тех пор, пока он не добрался до своего низенького домика в горах.