Верная Рука - Май Карл Фридрих
— Да, это оно и есть, — ответил я просто.
Улыбка коснулась его сведенных судорогой черт, потом все тело старого ковбоя пронзила еще одна судорога, и он умер.
Что за удивительное создание человек! Еще совсем недавно меня обуревали совсем другие чувства к усопшему. А сейчас я стоял возле его тела с тяжестью на сердце, будто умер мой близкий друг! И я был не одинок в этих мыслях. Хаммердал подошел, взял руку Уоббла и тихо сказал: «Спи спокойно. Если бы ты знал, что ждет тебя, ты бы не стал совершать многое в своей жизни! Пит Холберс, дай ему свою руку!»
Холберсу не надо было этого говорить, он и так был рядом. Подойдя к Олд Уобблу, он сказал грустно:
— Прощай, старый король. Твоя королевская власть закончилась. Если бы ты остался жив, то похоронил бы нас, как мы сейчас трампов. Пойдем, Дик, положим этого старого греховодника в его последнее прибежище.
— Нет, только не сейчас, — сказал я. — Сначала нам самим надо обосноваться здесь основательно.
— Разве нам не надо ехать дальше? — спросил Хаммердал.
— Сейчас только два часа дня. Не стоит искать новый лагерь. Мы останемся здесь.
— А юта и Генерал?
— Пусть идут. Они от нас никуда не денутся. Раньше мне казалось, что у нас нет времени. А сейчас у нас его предостаточно.
— Виннету согласен со своим братом Шеттерхэндом, — заявил апач.
Все складывалось так, что нам приходилось оставаться на полуострове. Лишь один из нас не соглашался на это — Шурхэнд. Он отозвал меня в сторону и сказал:
— Я не могу оставаться здесь, мистер Шеттерхэнд. Я поеду вперед, но тайно, чтобы никто не знал. Не выдавайте меня, пока я не уеду, ладно?
— Так ли уж необходимо, чтобы вы уезжали? А остаться вы не можете?
— Я должен ехать!
— Один?
— Абсолютно один!
— Хм… Вы, конечно, опытный и бывалый вестмен. Но что же мешает вам остаться с нами?
— Не могу сказать.
— И я даже не могу узнать, куда вы направляетесь?
— Нет.
— Н-да… Я не имею права что-либо вам советовать, Но ваше поведение граничит с недоверием.
Он ответил, смутившись:
— Мое доверие к вам осталось прежним, но речь идет о тайне, которую я не могу вам открыть.
— Даже мне?
— Даже вам, — бросил он раздраженно.
— Well. У каждого свои секреты. Но ведь мы с вами вместе хлебнули не одни фунт лиха. Я не могу сказать, что это дает мне какие-то особые права, а вам — обязанности, но все же мы должны доверять друг другу. Вы действительно не хотите ничего мне сообщить?
— Вы, конечно же, подразумеваете мой плен у юта?
— Именно.
— Я же сам освободился из него.
Я заговорил с ним примирительным тоном:
— Я в этом не сомневаюсь. Давайте замнем эту тему. Скачите, Бог с вами, я вас не держу.
Я уже повернулся, чтобы уйти, но тут он взял меня за руку и попросил:
— Не сердитесь на меня, сэр. Мои слова звучали как проявление неблагодарности. Но вы же знаете, что я не таков.
— Да, знаю.
— Я хочу сказать вам только одно. Я стал таким скрытным потому, что боюсь: вы захотите от меня избавиться, когда узнаете, кто я такой на самом деле.
— Какая чушь! Будьте, пожалуйста, тем, кто вы есть. Олд Шурхэнд — парень что надо, это все на Западе знают.
— Но я сын каторжника.
— Ну и что?
— Как, вас это не шокирует?
— А что здесь такого?
— Подумайте только — каторжника!
— Мне известно, что в тюрьмы и на каторгу попадали и порядочные люди.
— Мой отец и умер на каторге.
— Печально, но это все же не повод, чтобы не дружить с вами!
— Моя мать тоже была каторжанкой!
— Какой ужас!
— И мой дядя…
— Бог мой!
— И оба бежали.
— Сочувствую вам.
— Сэр, вы не спрашиваете, за что они были наказаны!
— А зачем это мне?
— Они были фальшивомонетчиками!
— Плохо. За эти дела много дают.
— И вы после этого разговариваете со мной?
— А что здесь такого?
— С сыном и племянником преступников?
— Послушайте, Шурхэнд, что мне все эти тюрьмы и фальшивые деньги Соединенных Штатов? Ведь все уже получили по заслугам, а остальное меня не волнует.
— И вы со мной не расстанетесь?
— Послушайте, досточтимый сэр! Вспомните о чувстве меры. Я же не варвар. И считаю, что половина всех преступников вовсе не злоумышленники, а жертвы неудачного стечения обстоятельств или же просто больные люди.
— Да уж, вы всегда думаете о людях лучше, чем они есть, я знаю. И поэтому я вам скажу: мои родители и дядя вовсе не виновны, они ничего такого не сделали.
— Тем печальнее то, что вы так переживаете из-за их дел.
— Я не могу этого не делать!
— Well! Тогда хоть скажите, когда мы с вами встретимся снова?
— Через четыре дня.
— Где?
— В Пуи-Бакех — в Лесу Сердец, прямо в центре парка Сент-Луис. Виннету знает это место. На карте контуры леса образуют силуэт сердца. Там я чувствую себя в безопасности.
— Но вдруг вы не придете?
— А что может случиться?
— Генерал где-то здесь, и…
— Хау! — прервал он меня. — Я его не боюсь. Что же мне еще грозит?
— Угроз больше, чем вы думаете!
— Да нет здесь сейчас ничего такого, что могло бы мне всерьез угрожать, абсолютно ничего, сэр.
— Не хочу с вами спорить, тем более, что юта так близко.
— Мне наплевать на это!
— А шаман команчей?
— И на него мне наплевать. И вообще сомнительно, что он здесь. Вы его видели?
— Нет.
— Судя по тому, что рассказали ваши товарищи, он присоединился к трампам. И должен был бы находиться на полуострове, но, похоже, он от них отделился несколько раньше.
— Наверняка. И умно поступил, надо заметить. Если человек отваживается на то, чтобы проделать такой трудный путь вместе с женой, для этого должны быть очень веские причины. Ты ведь не станешь возражать против этой истины?
— Безусловно.
— Трампы не должны были знать, что он здесь, наверху, поэтому-то он их и оставил.
— Но тогда почему он сначала поехал с ними?
— Из чувства вражды к нам и, кроме всего прочего, также и для того, чтобы под их защитой уйти в горы. Как только он оказался там, куда ему было нужно, только они его и видели. Так что он точно здесь.
— Может быть, но это меня нисколько не беспокоит. Через четыре дня я жду вас в Пуи-Бакех. Можете заняться охотой на юта и наказать их за это массовое убийство. А я уезжаю.
— Нет, погодите. А мяса вы не хотите с собой взять?
— Нет, оно вам самим понадобится. А я себя уж как-нибудь обеспечу. Вокруг полно дичи. Еще раз до свидания!
— До свидания, мистер Шурхэнд, надеюсь, мы скоро увидимся.
Мы расстались. Как я и рассчитывал, он сумел незаметно и неслышно подобраться к лошади и уехать. Чуть позже все были весьма удивлены, когда не обнаружили его и узнали от меня, что он, не попрощавшись, покинул наш лагерь. Все захотели узнать, что побудило его уехать, не сказав «прощай». Только Виннету ничего не спросил, но позже, когда стемнело и он сидел на своем обычном месте, то не преминул заметить:
— Нам снова придется освобождать Олд Шурхэнда!
— Я тоже так думаю, — ответил я.
— Или мы увидим его труп.
— И это не исключено.
— Мой брат не попытался его отговорить уезжать?
— Это было бесполезно.
— Ты должен был ему сказать, что ты знаешь больше, чем он думает.
— Я бы сделал это, однако он пожелал оставить свой секрет при себе.
— Тогда правильно, что ты промолчал.
— Он скоро поймет, что ему лучше было не таиться.
— Да, как же он удивится, когда узнает, что проницательность моего брата Шеттерхэнда за короткое время стала такой же сильной, как у него за многие годы. Теперь мы пойдем за юта?
— Да.
— Их уже утром совсем не будет видно, а прочитать следы здесь невозможно.
— Ничего, это нам не помешает. Генерал, который их ведет, поднимется к водопаду.
— Мы поторопимся. Ночью он не сможет быстро скакать, мы же поспешим. Генерал должен был до этого додуматься сам. Если ничего не случится, он доберется до водопада ненамного раньше нас.
