Энн Стивенс - Малеска - индейская жена белого охотника
В этом не было ничего примечательного, но люди оборачивались и с интересом рассматривали эту группу, поскольку Сара обладала свежестью и красотой своей матери и невыразимым изяществом, которые делали её очаровательнейшим юным созданием на свете.
Когда построено так много зданий, выкорчевано так много деревьев, наполнено так много прудов, невозможно рассказать о местонахождении того, что теперь не существует, поскольку все опознавательные знаки исчезли. Но в прежние времена между домами на Манхеттене было много пространства для цветов, а знаменитый человек давал своё имя тому дому, в котором жил. Аристократическая часть города находилась вокруг Боулинг-Грин и близлежащих улиц.
Где-то на одной из этих улиц – не могу указать точное место, поскольку небольшое озеро по соседству исчезло вскоре после нашей истории, а вместе с ним были уничтожены все черты прелестного пейзажа, – но где-то на одной из этих почтенных улиц стоял дом с таким количеством башенок и окон, которых требовал совершенный аристократизм, и большой латунной пластиной, сверкающей под огромным латунным дверным молотком. Яркие золотые буквы на этой пластине свидетельствовали, что здесь проживает мадам Моно – глава школы для избранных юных леди, вдова мсье Моно, который прославился как главный учитель одной из первых женских школ в Париже.
Сара была подавлена шириной и яркостью этой дверной пластины и вздрогнула от тяжёлого грохота молотка. Для полного спокойствия этот вход был слишком величественным и торжественным.
Опустив молоток, мистер Джонс оглянулся на Сару с каким-то самодовольством, поскольку он ожидал, что она будет поражена тем великолепием, к которому он её привёл, но Сара только вздрогнула и ещё больше оробела. Она бы отдала весь мир за то, чтобы развернуться и убежать обратно домой.
Дверь открылась – сначала верхняя часть, – и их пригласили в переднюю, затем повели в выложенную голландскими изразцами гостиную, безупречно чистую, чопорную и скучную, которая, очевидно, была приёмной комнатой этого заведения. Комната казалась бы совсем мрачной, если бы в двух узких окнах не был виден угол зелёной ограды, которая окружала дом. Угол был отделён стеной от просторного сада, наполненного фруктовыми деревьями и цветущими кустами.
Уже набухли почки, и когда Сара увидела, как над стеной нависают ветви молодой яблони, покрытые первой нежной зеленью, она забыла о холодке внутри и вспомнила о садах, которые растут у неё дома.
Дверь открылась. Сара вздрогнула и вместе со своим отцом поднялась навстречу маленькой француженке, которая встретила их с любезностью, соответствующей громкой славе её заведения.
Мадам Моно забрала Сару из рук отца с изящной решительностью, которая не оставляла места для возражений. Она всё знает… всё, что нужно юной леди… достопочтенные родители будут довольны… не требуется никаких объяснений… юная леди свежа, как роза… просто очаровательна… через несколько месяцев они увидят… вот и всё… мсье Джонс не должен волноваться о своём ребёнке… мадам очень скоро закончит её образование… разумеется, музыка… заказанный школой инструмент только что прибыл из Европы… затем французский язык, нет ничего легче… мадам обещает, что юная леди будет говорить, как истинная француженка, через один… два… три… четыре месяца, несомненно… мсье Джонс будет доволен… его дочь вернётся совсем другой… на самом деле, она будет само совершенство.
Бедный Джонс был вынесен из дома этим потоком любезностей, не успев ни сказать дочери прощальных слов, ни прижать её к своему честному сердцу. Внутренне он желал забрать её отсюда, несмотря на честолюбивое стремление превратить её в настоящую леди.
Бедная Сара смотрела на него, пока её взгляд не помутился от непролитых слёз, затем она с тяжёлым сердцем поднялась и последовала за мадам в комнату. Отныне это будет её убежище от тоскливых обязанностей, к которым была приговорена бедная девушка. В комнате было уютно, поскольку окна выходили на прекрасный сад. В тот вечер Сара сидела за столом, который был уставлен тем, что наивная девушка приняла за закуску перед ужином, и здесь она встретила два десятка своих одноклассниц. К счастью, она не чувствовала голода и не заметила, насколько скудна еда. Двадцати девушек, которые кто украдкой, кто смело, обращали на неё свои взоры, было достаточно, чтобы отбить желание есть и у менее робкого человека.
Бедная Сара! Она была самой одинокой из всех тоскующих по дому школьниц. Снисходительная доброта мадам только доводила её до слёз, которые она храбро сдерживала.
Но Сара была столь же отважна, сколь и чувствительна. Она приехала на Манхеттен учиться; не важно, что её сердце болит, но её мозг должен работать; отец принёс большую жертву, чтобы на полгода отправить её в эту дорогую школу; его деньги и его доброта не должны быть потрачены впустую.
Так рассуждала храбрая девушка. Подавив страстные мысли о доме, она решительно взялась за дело.
Тем временем Джонс вернулся домой с тяжёлым сердцем и с новым грузом весенних товаров, которые заставили трепетать от волнения каждое женское сердце в Катскилле. Все куриные гнёзда в посёлке были ограблены ещё до того, как остыли яйца, а содержимое гнёзд отправилось в магазин. Что касается масла, то за столом дома у Джонса постоянно жаловались на его нехватку, пока Джонс не начал подумывать о том, чтобы сбавить цену на один цент, и тогда масло потекло к нему рекой.
Глава 10
Милый старомодный сад,
То заливаемый солнечным светом, то скрытый в тени,
Где целый день птицы и ветер
Напевают приятные мелодии;
И множество ярких цветов
Распространяют свой аромат;
Сад, похожий на обиталище фей,
Которое никогда не тревожил человек.
Фрэнк Ли Бенедикт.
Стояло яркое весеннее утро, небо было полно огромных пушистых облаков, гнавшихся друг за другом по ясной голубизне, лёгкий ветерок качал деревья и распространял их восхитительные ароматы, которые казались дыханием близкого лета.
Сара Джонс стояла у окна в своей комнатке и мечтательно глядела на соседский сад, подавленная чувством одиночества и тоски по дому, которые заставили её отбросить книги, забыть о почти полученном образовании и унестись мыслями в тихий сельский дом.
Ей казалось, что возня с братьями в старом саду со швырянием друг в друга опавшими бутонами, стоит двадцати лет непрерывных уроков музыки и французского языка. Стук старомодного ткацкого станка матери казался ей приятнее, чем звуки фортепиано, игру на котором она некогда считала таким великим делом. Но с тех пор она провела за ним так много утомительных часов, пролила так много слёз на холодные белые клавиши, от которых её пальцы болели больше, чем от прялки, что, как всякая школьница, готова была воспринимать его как орудие пытки, созданное нарочно для того, чтобы её мучить.
