Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф

Я дважды сводил «Кайт» в рейс, когда до нас дошли слухи о поломке на «Бреслау», которую я и предсказывал. Механиком там стал Кальдер — этот не смог бы даже буксир провести по Соленту[115]. Чтобы добавить оборотов, он приподнял машины над рамами, и в результате они окончательно сорвались с крепежа и превратились в кучу лома. Днище было пробито, «Бреслау» залило через сальники дейдвуда по кормовую переборку, и судно дрейфовало, а семьдесят девять пассажиров тряслись и пищали на борту, пока «Камал аль Заман» с линии «Рамси энд Голд Картахена» не взял его на буксир за пять тысяч семьсот сорок фунтов, которые и получил впоследствии через адмиралтейский суд. Пять тысяч семьсот сорок фунтов, включая судебные издержки, плюс потребность в новых машинах! Лучше б они оставили меня на старом расписании!

Но даже после этого новый совет не обуздал свою страсть к сокращению издержек. Это младший Стейнер, еврей, все их подзуживал. Они теряли людей, потому что мало кто готов был терпеть такую дрянь, урезали расходы на ремонт, кормили команду остатками и объедками, но, в противоположность Макриммону, маскировали свои недостатки краской и дешевой позолотой. Кого Бог хочет погубить, того лишает разума, так-то.

В январе мы встали в сухой док, а в соседнем ремонтировался «Гроткау», их большой грузовой пароход, который раньше звался «Дорабелла» и ходил на линии «Пиган, Пиган и Уэлш». Эта сработанная на «Клайде»[116] плоскодонная железка с куриной грудью, слабыми двигателями, тупым носом и пятью и пятью тысячами тонн водоизмещения не могла ни толком повернуть, ни разогнаться, ни остановиться при надобности. Руля она слушалась не сразу, ей надо было поворочаться и почесаться, чтобы задом заползти в док. Но Холдоку и Стейнеру эта посудина досталась по дешевке, и они раскрасили ее, как вавилонскую блудницу, а мы для краткости называли ее просто «Шлюхой». Я отправился повидать молодого Баннистера — он вынужден был ходить на том, что совет прикажет, и вместе с Кальдером их перевели на эту плавучую коровью лепешку, — ну а во время разговора я заглянул в док, где она стояла. Обшивка была вся изъедена коррозией, и работяги, которые ее красили и перекрашивали, только и делали, что смеялись над ним. Хуже было другое. У этой посудины был большой и неуклюжий гребной винт Трешера, чуть ли не двадцатифутовый, и на конце гребного вала, сразу за ступицей, виднелась здоровенная трещина, в которую можно было засунуть перочинный нож. Жуткое дело!

   «Когда твоему судну заменят гребной вал? — спросил я у Баннистера.

Он сразу понял, о чем я.

«Да это чепуха, поверхностный изъян», — сказал он, отводя взгляд.

«Поверхностный, говоришь? — сказал я. — С таким нарушением целостности в море выходить нельзя».

«Сегодня вечером ее зашпаклюют, — сказал он. — Я женатый человек, и... ты же знаешь наш совет!»

Ну я ему и сказал, что обо всем этом думаю. А ты же знаешь, какое эхо в сухом доке? Я поднял голову и увидел молодого Стейнера, который слушал меня сверху, и, клянусь, он обрушился на меня с такими словами, что мира между нами не могло быть во веки веков. Я у него оказался и шпионом, и замаравшим свою честь механиком, и тем, кто плохо влияет на молодого капитана. Под конец он посулил засудить меня за клевету, но как только я стал подниматься вверх по трапу, Стейнер смылся — и вовремя, потому что я швырнул бы его в док, если б поймал. А наверху я встретил Макриммона с Денди, который натягивал поводок, чтоб провести старика среди рельсовых путей.

«Макфи, — сказал он. — Я тебе плачу не за драки с «Холдоком, Стейнером, Чейзом и компанией» всякий раз, как ты их увидишь. Что у вас тут творится?»

«Ничего особенного, просто гребной вал у них сгнил, как капустная кочерыжка. Да сходите сами взгляните, мистер Макриммон. Сплошная комедия».

«Я опасаюсь этого болтуна Стейнера, — сказал он. — Просто скажи, в чем там у них проблема и насколько это серьезно».

«Трещина в семь дюймов прямо за ступицей. Ничто на свете не удержит их винт на месте, он вот-вот оторвется».

«Когда?»

«Откуда мне знать?!» — сказал я.

«В том-то и дело, в том-то и дело... — пробормотал Макриммон. — У всех есть свои пределы. Ты уверен, что это действительно трещина?»

«Да это целое ущелье, — сказал я, потому что у меня не было других слов, чтобы описать масштаб проблемы. — А молодой Баннистер болтает, что это всего лишь поверхностный дефект!»

«Ну, думаю, нам следует заниматься собственными делами. Если у вас на борту этой посудины есть друзья, Макфи, почему бы не пригласить их на обед в «Рэдли»?»

«Я подумывал о скромном чаепитии в моей каюте, — ответил я. — Механикам сухогрузов не по карману тамошние цены».

«Нет и нет! — сказал мне старик. — Только не в каюте. Они будут смеяться над моим «Кайтом» из-за того, что тот не вымазан краской, как их «Шлюха». Пригласите их в Рэдли, Макфи, и пришлите мне счет. А благодарить, как вы помните, надо моего терьера, а не меня. Я не привык к благодарностям».

Потом он резко изменился в лице и проговорил уже совершенно серьезным тоном:

«Мистер Макфи, это не старческое слабоумие».

«Боже упаси! — сказал я, чуть не выскочив из собственной шкуры, потому что только-только подумал именно об этом. — Вы вполне можете позволить себе маленькое чудачество, мистер Макриммон».

Клянусь, старый дьявол так смеялся, что в итоге чуть не сел на Денди.

«Пришлите мне счет, — повторил он. — Я давно не пью шампанское, вот и расскажете мне, каково оно нынче на вкус».

Мы с Беллом позвали молодого Баннистера и Кальдера на обед в «Рэдли». И там мы заняли отдельный кабинет — будто владельцы яхт из Кауса.

Макфи улыбнулся и откинулся на спинку стула, вспоминая.

— А потом? — спросил я.

— Мы ведь не пьяницы в полном смысле этого слова, но в «Рэдли» надрались до положения риз. Взяли шесть больших бутылок сухого шампанского и к нему — бутылку виски.

— Хочешь сказать, что вам четверым хватило по полторы бутылки шампанского на брата, не считая виски? — удивился я.

Макфи взглянул на меня снисходительно и пожал плечами.

— Мы туда ходили не пить, — сказал он. — Просто от выпитого у нас лучше заработали мозги. К слову сказать, младший Баннистер все-таки уронил голову на стол и расплакался, как ребенок, а Кальдер почти уже собрался отправиться к Стейнеру в два часа пополуночи и расквасить ему физиономию. Праведный Боже, как они оба проклинали совет и «Гроткау», гребной вал, машины и все прочее! В тот вечер никто даже не заговаривал о «поверхностных дефектах» —— и без того все было ясно. Молодой Баннистер и Кальдер пожали друг другу руки и поклялись отомстить совету директоров любой ценой, за исключением той, которая приведет их к потере мореходных сертификатов. Вот и заметь, как мнимая экономия губит дело! Мало того, совет кормил их, как свиней, а я давно заметил, что, когда дело касается желудка, в шотландцев вселяется дьявол. Если мой народ хорошо кормить, он протащит на своем горбу через Атлантику даже землечерпалку, но при паршивой жратве и служба будет паршивой — так уж ведется по всему миру.

Счет отправился к Макриммону, и он ни слова не говорил мне до конца недели, когда я явился к нему за краской. Вот тогда-то мы и узнали, что «Кайт» задерживается в ливерпульском порту.

«Оставайтесь на месте, — сказал Слепой Дьявол. — Вы что там, все еще купаетесь в шампанском? «Кайт» не выйдет из порта, пока я не отдам приказ, и... и как вообще я могу сейчас покупать краску, если «Ламмергейер» застрял в доке на неизвестный срок, а?»

Он говорил о нашем большом сухогрузе — механиком там был Макинтайр, — и я знал, что из ремонта ему не выйти раньше, чем через три месяца.

В то утро я встретил нашего главного клерка — вы его не знаете, — так тот просто все ногти сгрыз от досады.

«Старик спятил, — сказал мне клерк. — Он вывел из дела «Ламмергейер» — и это в такое время!»