Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф

— Придется уложиться, — ответил он. — Наверно, не стоило отправлять им счет на триста фунтов.

— А они что, хотят, чтоб их корабли по воздуху летали? — спросил я. — Совет спятил.

— Вот им это и скажи, — был ответ. — А я женатый человек, у меня четвертый ребенок на подходе.

— Рыженький мальчуган, — добавила Джанет.

Кстати, ее собственные волосы были того чудесного медно-золотого оттенка, который обычно достается женщинам вместе со сливочной кожей.

— Клянусь, в тот день я был на редкость зол! А поскольку я нежно любил старый «Бреслау», то рассчитывал на некоторое внимание со стороны совета после двадцати лет беспорочной службы. В среду как раз предполагалось заседание, а перед тем я провел ночь в машинном отделении, собирая, так сказать, свидетельства для поддержки моего дела. А потом все им и выложил — прямо в лоб. «Джентльмены, — говорю, — я водил «Бреслау» восемь сезонов и считаю, что с работой справился безупречно. Но если вы решитесь утвердить это, — я помахал перед ними расписанием, — то, клянусь своей профессиональной репутацией, корабль не справится. Можно, конечно, попытаться, но с такими рисками, от которых любой, у кого осталась голова на плечах, просто сбежит».

«А за что, по-вашему, мы платим вам надбавки? — спросил старый Холдок. — Мы же вливаем в «Бреслау» деньги, как воду в решето!». 

«Пусть совет решит, — ответил я, — кажутся ли ему непомерной суммой двести восемьдесят семь фунтов за восемь месяцев».

Я мог бы ничего этого не говорить. Совет целиком обновился, и теперь в нем сидели проклятые судовые поставщики, глухие к слову Писания и жадные к дивидендам.

«Мы должны доверять обществу», — сказал младший Стейнер.

«Лучше бы вы доверяли «Бреслау», — сказал я. — Он верно служит вам, как до того служил вашему отцу. Ему необходимо заново укрепить киль, нужны новые палгуны и чистка передних котлов, расточка всех трех цилиндров и перешлифовка всех направляющих. И это только начало. Работы с ним на три месяца».

«Только потому, что один из работников чего-то испугался?» — спросил этот Стейнер.

Я тогда сломал козырек фуражки, которую держал в руках, и возблагодарил Бога за то, что у нас с Джанет нет ребятни и отложено немного деньжат.

«Поймите, джентльмены, — сказал я. — Если «Бреслау» станет шестнадцатидневкой, вам понадобится другой механик!»

«Баннистер не возражает», — сказал Холдок.

«Я говорю о себе, — ответил я. — У Баннистера дети».

А потом я слетел с тормозов и объявил:

«Можете гонять судно хоть в ад и обратно, пока платите лоцманам, но только без меня».

«Какая дерзость!» — возмутился младший Стейнер.

«Да хоть бы и так», — сказал я, уже разворачиваясь, чтобы уйти.

«Считайте себя уволенным. Мы обязаны поддерживать дисциплину в рядах наших служащих», — проквакал старый Холдок, и оглянулся, чтобы проверить, поддерживает ли его совет. Они ничего не ведали, прости их господи, и согласно закивали, выгоняя меня из пароходства после двадцати лет верной и преданной службы.

Я вышел и плюхнулся на скамью неподалеку от швейцара, чтобы прийти в себя. Кажется, я поносил совет директоров последними словами. А потом старый Макриммон из «Макнахтен и Макриммон» вышел из своего кабинета, который расположен на том же этаже, и взглянул на меня, приподняв пальцем одно веко. Ты же знаешь его прозвище — Слепой Дьявол, хотя он ничуть не слеп и вовсе не показался мне дьяволом, когда имел дело со мной... Ему принадлежит «Блэк Берд Лайн», если помнишь.

«Что случилось, мистер Макфи?» — спросил он.

А я к тому времени был уже в трансе.

«Старшего механика вышвырнули после двадцати лет службы за то, что он не рискнул гнать «Бреслау» по новому расписанию. Прикиньте, Макриммон», — брякнул я.

Старик пожевал губами и присвистнул.

«Ох, — сказал он. — Новое расписание. Понятно!»

И проковылял в зал собраний, из которого я только что вышел, а его терьер Денди, служивший старику поводырем, остался со мной. То была усмешка судьбы. Через минуту он вернулся.

«Вы отпустили свой хлеб по водам[114], Макфи, и черт с ним, — сказал он. — Где мой пес? Надо же, у вас на коленях... Он, кстати, разбирается в людях получше этого Стейнера. Что вы там наплели совету, Макфи? Это дорого вам обойдется».

«Бреслау» обойдется им дороже, — ответил я. — Слезай с моего колена, тварь вонючая!»

«Подшипники перегрелись, а? — сказал Макриммон. — Уже тридцать лет прошло с тех пор, как кто-то в последний раз позволил себе сквернословить мне в лицо. Было время, когда я б вас за такое дело с лестницы спустил».

«Да уж, простите великодушно!» — сказал я, поскольку знал, что ему уже не меньше восьмидесяти. — Я ошибся, Макриммон, но когда человеку указывают на дверь лишь за то, что он исполняет свой долг, непросто сдержаться».

«Да уж, слышал, — говорит Макриммон. — А есть ли у вас возражения против трампового грузового парохода? Всего пятнадцать фунтов в месяц, но не зря же говорят, что Слепой Дьявол кормит своих людей лучше прочих. Это мой «Кайт». Приглашаю. Можете поблагодарить терьера, а я не привык к благодарностям. И, к слову, — добавляет он, — что это на вас нашло, что вы решились бросить свое место у Холдока?»

«Новое расписание, — сказал я. — «Бреслау» его не выдержит».

«Тьфу, ну надо же, — сказал он. — А ведь можно было немного солгать, — разогнать корабль так, чтоб показать им скорость, а привести в порт на два дня позже. Чего проще — сказать, что сбавил обороты из-за подшипников, а? все мои люди так делают, и я им якобы верю». 

«Макриммон, — сказал я. — Что для девицы ее честь?»

Он сморщил свое пергаментное лицо и поерзал в кресле.

«Самое главное, — был ответ. — Господи, самое главное на свете».

Конечно, не в нашем с ним почтенном возрасте толковать о девичьей чести, но я все-таки сказал:

«Вот именно. Есть только одна вещь, которую ни один из нас ни в торговле, ни в профессиональных делах не сделает ни при каких обстоятельствах. Если я знаю расписание, я привожу корабль вовремя — с оглядкой на возможный шторм. Меньшего, клянусь Богом, я не делал. Но и большего, Бог свидетель, не смогу! Нет таких секретов мастерства, которых я бы не знал».

«Это я слышал, — говорит Макриммон, сухой, как бисквит.

«Но честность в ведении дела для меня святыня, поймите. И я бы не осмелился с этим шутить. Ненадолго форсировать слабую машину — чистое мастерство, но тот мухлеж, которого требует совет, грозит погубить множество жизней. Поверьте, в этом-то я разбираюсь.

Мы с ним еще поговорили, и на следующей неделе я вышел в море на борту «Кайта», грузового парохода линии «Блэк Берд» водоизмещением в двадцать пять сотен тонн и простенькой компаундной машиной. Чем больше была загрузка трюмов и, соответственно, осадка, тем лучше был у него ход. Я добился от «Кайта» одиннадцати узлов, хотя восемь и три десятых раньше были для него нормой. Хорошая кормежка, лучший уголь, новые помпы, отличная команда.

Не было ничего такого, что старик не добыл бы для своего корабля, — за исключением краски. Вот с ней у Макриммона были проблемы. Выбить из него краску было не проще, чем выдернуть его последний зуб. Он приходил в док, где его корабли позорились на весь свет пятнами ржавчины, и начинал ныть и восклицать, что выглядят они просто превосходно. У каждого судовладельца свои пределы, я это не раз замечал, и вот для Макриммона это была краска. Но зато к его двигателям можно было подойти без риска для жизни, и при всей его слепоте я видел, как он отказал пятерым посредникам, одному за другим, стоило мне только ему кивнуть, а его загоны для перевозки скота на борту были обустроены с расчетом на зиму в Северной Атлантике. Понимаешь, что это значит? Макриммон и «Блэк Берд Лайн», да благословит их Господь!

О, я еще забыл сказать, что корабль наш принимал на нос тяжелую волну и сопел себе при двадцати узлах встречного ветра на сорока пяти оборотах в минуту и трех с половиной узлах, и при этом машины дышали мягко и тихо, как спящий младенец. Шкипером нашим был Белл, и хоть между командами и судовладельцами теплых отношений отродясь не бывало, все мы любили старого Слепого Дьявола и его пса, да и мы, я уверен, ему нравились. Было у него чуть побольше двух миллионов фунтов стерлингов, и никакой при этом любви к дальним родственникам. Деньги жуткая штука, когда их много, — особенно для одинокого человека.