Три минуты молчания. Снегирь - Георгий Николаевич Владимов
– Алексеич, – позвал «дед». – Сведи человека в салон. Вишь, он мослы не волочит.
Шотландец мне улыбнулся – как-то виновато, замученно. Лицо у него было как мел. Поднял руку – всю в крови, содранная кожа висела клочьями. Что-то сказал мне, я не понял. Что я там по-английски знаю?
– Хелло! Плиз ин салон.
Он помотал головой: нет, не пойдёт никуда. Волна его залила по пояс, он в ней пополоскал руку и показал мне – самое лучшее лечение. Ну что с ним сделаешь?
– Да пусть сидит, – сказал дрифтер.
Второй ещё как-то благополучно прошёл, а с третьим пришлось-таки поуродоваться. Он сам два раза прыгал на борт и срывался, пока его дрифтер не поймал за локоть. Так он его и кинул, за локоть, лицом в палубу. Мы с Аликом растормошили шотландца, подтащили к фальшборту, усадили с тем, первым, рядышком. Понемногу он очухался, стал помогать ребятам.
Последним тащили ихнего кепа. Он маленький был и цепкий, как обезьяна. И смелый. Как подвели плотик, он весь подобрался, переждал волну и прыгнул. Просто снайперский был прыжок – руками и животом на планширь. Он бы, пожалуй, и через планширь сам перелез, да Васька Буров ему помог некстати – схватил за штаны сзади и перевалил головой книзу. Как-то не учли, что кеп.
Васька потом вспоминал:
– Не склеилась у меня на флоте карьера. Голова-то лысая, а до боцмана так и не дослужился. Но есть достижение: кепа за кормовой свес держал! Правда, не нашего, шотландского…
Кеп привёл себя в божеский вид и подал знак рукою: всё, мол, никого там не осталось. Дрифтер вытащил нож – обрезать концы.
Кеп что-то сказал своим. Они встали, держась друг за друга, глядели на свою «Герл Пегги». Она уже отплывала от нас. Прожектор иногда её ловил и снова упускал. Кеп расстегнул капюшон, откинул на спину. Голова у него была лысейшая, как шар. Как у нашего кепа. И все они тоже откинули капюшоны, постояли молча, крестились.
– «Герл Пегги» – карашо? – дрифтер спросил жалостно.
Кеп-шотландец кивнул и снова перекрестился.
Потом пошёл в салон. Сам, никто его не повёл. Он наши СРТ знал, знал, поди, где что находится. Остальные шотландцы за ним. Самого первого, который на ногах едва держался, двое вели под руки.
Я поглядел – «Герл Пегги» уже пропала из виду. Только гудок ещё доносился прерывисто. Это они нарочно оставили, чтоб никто на неё в темноте не навалился. Как будто живая тварь жаловалась на свою погибель.
В салоне, конечно, все наши набились – стояли в дверях, жались по переборкам. Шотландцы сидели все в ряд, на одной лавке – с красными лицами, такими же, как у нас, только вот глаза были другие. И чем-то у всех у них одинаковые – хотя кто помоложе был, кто постарше, а кеп так совсем пожилой, лет за полста наверняка. Я даже сказать вам не берусь, что у них было в глазах. Как у молочных телят, когда у них ещё плёнка голубая не сошла. Как будто они чего-то не знали и не хотели даже знать. Прожитой жизни не чувствовалось. Как говорил наш старпом из Волоколамска – правда, про норвежцев: «Лица их не облагорожены страданием».
Кандей с «юношей» обносили их мисками с борщом. Они улыбались, кивали, но есть не спешили – показывали на своего раненого. Кто-то уже за третьим штурманом сбегал, и он из рубки приволок свою наволочку.
– Волосан ты, – сказал Васька Буров. – На кой ты всю наволочку тащил? Чем ты его лечить собираешься, зелёнкой? Так и принёс бы в пузырьке, с этикеточкой, оно и красиво.
Раненый шотландец взял пузырёк, разглядел этикетку и кивнул. Третий ему стал прижигать руку ваткой, а они все внимательно смотрели. Тот морщился, вскрикивал, но как будто даже понарошку.
– Оу! Ау! Ой-ой! – и улыбался.
Третий ему кое-как намотал бинтов, и он, конечно, всем показал, какая прекрасная бинтовка, какая толстая, сенк ю вэри мач.
Тогда они стали есть. Совсем как и мы, штормовали миски у груди. Только раненый не мог, его товарищ кормил из своей миски. А тот дурачился – набрасывался всей пастью на ложку, и нам подмигивал, и языком цокал, – оу, вкуснотища какая, только мало ему достаётся, жадничает, мол, кореш, себе ложку полнее набирает.
Димка что-то сказал ихнему кепу. Тот слушал его, наклонив голову, потом ответил – длинно-длинно. Димка уже с середины стал отмахиваться – не понял.
– Такой английский я первый раз слышу.
Шурка сообразил:
– «Маркони» надо позвать. Он с ихним «маркони» как-нибудь договорятся.
Побежали за «маркони». А мы пока глядели на них и лыбились. Что ещё прикажете делать?
«Маркони» пришёл – уже заранее красный. А как его вытолкнули к шотландцам, он совсем вспотел, как мышь.
– Кто у них радист? – спросил. – Ху из «маркони»?
Радист у них этот маленький оказался, раненый.
– А! – сказал «маркони». – Так это ты мне, подлец, радиограммку отбил: «Иван, селёдки нет, собирай комсомольское собрание»?
Тот закивал радостно, попробовал даже отбить рукой на столе. И тут они оба затараторили. На таком английском, что Димка только плечьми пожимал. У того какой-то там шотландский акцент, а у нашего вообще никакого акцента, он прямо так и молол, как пишется: «оур», «тиме», «саве».
Кеп-шотландец что-то спросил у своего «маркони», тот «перевёл» нашему.
– Чо он там? – спросил Шурка.
– Спрашивают, что у нас тут происходит. Он так понял, что мы сами терпим бедствие.
– Глупости, – сказал Шурка. – Ты ему ответь: мы этого терпеть не можем.
– А «SOS» тогда кто давал?
– Другой там какой-то «сосил», не из нашего даже отряда. А мы это… тренируемся в спасательных работах.
– Они что, дураки? – спросил «маркони». – Они ж воду видели в шахте.
– Ну, правильно, – сказал Шурка. – Налили через кингстон. Теперь откачиваем. А как ещё тренироваться?
– Всё им знать обязательно? – спросил Васька. – И так они страху натерпелись.
Шотландцы слушали, даже есть перестали. «Маркони» им перевёл, как мы просили. Они переглянулись между собой, и кеп что-то спросил, улыбаясь. Долго что-то говорил, а «маркони» ихний втолковывал нашему.
– Спрашивает, почему не взяли на буксир. Если всё у нас так хорошо. Так вроде? Ну да, могли бы, говорит, потренироваться в буксирной практике в штормовых условиях. Я вам говорю, врать не стоит, всё понимают, черти.
– Скажи ему, – попросил Шурка, – у нас по программе воду откачивать. И леерное сообщение. А буксировка – это в следующее занятие.
«Маркони» им сказал. Кеп ихний послушал, покивал, потом встал, потянулся через стол и пожал ему руку.
– Как
