Джон Пристли - Затерянный остров

— Я вообще-то пишу книгу.

— Это ничего не меняет. С таким же успехом вы могли бы писать ее и дома. Вы не ради книги сюда приехали, а ради своего глубоко романтического склада. Что же касается объективного взгляда без иллюзий, то вы не объективнее меня, а может, даже менее объективны.

Минут пять они беззлобно спорили на эту тему, но, разумеется, каждый остался при своем.

— Хорошо, Халберри, — сдался наконец Уильям, — ответьте мне, положа руку на сердце, вам здесь нравится?

— Нет. Не особенно. Но здесь ничуть не хуже, чем где бы то ни было еще. И это не позерство, я попросту констатирую факт. Если бы здесь чаще находилось с кем поговорить, я точно поставил бы этот остров выше всех остальных мест на свете. А так мне просто довольно неплохо. Я не прочь завести здесь семью — это, конечно, против всяких правил, но такова жизнь. Да, по хозяйству мне помогает очень симпатичная, здоровая, работящая и вполне очаровательная островитянка.

— Это уже интересно. И как, вы испытываете к ней какие-то чувства?

— Похоже, что да. Сам не ожидал. Я никогда особенно не жаловал женщин, так что подобное испытываю впервые. Она большая умница, хотя и не особенно умна, без единой собственной идеи в голове, зато у меня их избыток. У большинства моих знакомых, наоборот, эрудиции через край, а смекалки нет, идей много, а здравого смысла ноль, так что она вносит приятное разнообразие. Иногда ко мне даже возвращается животная вера в жизнь. Стало быть, немецкого словаря у вас не найдется?

— Нет, к сожалению. Но может, еще чем-нибудь могу быть полезен?

— Вряд ли. Впрочем, если хотите, можете остаться тут, со мной. С вами приятно поговорить. Оставайтесь, поживите несколько месяцев.

— Увы, не получится. Мы, признаться честно, не просто ради удовольствия тут, а по делу — что-то вроде поиска сокровищ.

— Ну и глупо. Гораздо разумнее было бы остаться здесь и беседовать сколько душе угодно. Ваше сокровище окажется на поверку сущей ерундой, да и маловероятно, что вы его отыщете — обычно никто ничего не находит. Тем не менее приятно было познакомиться с представителем братского вымирающего народа — я-то себя уже причисляю к маркизианам. Иногда любопытно даже, какой исчезнет с лица земли раньше. Ну что же, прощайте, Дерсли.

Когда шхуна уже отчаливала, в небольшой группке машущих и кричащих туземцев вдруг возникла долговязая фигура.

— Это тот англичанин, про которого нам говорили? — поинтересовался Рамсботтом.

Уильям подтвердил догадку и поделился выдержками из беседы с Халберри.

— Надеюсь, тут он и останется! — возмущенно фыркнул коммандер. — Не терплю таких. За подобные разговоры нужно головы отрывать. Слишком много нытиков сейчас в Англии развелось, только панику разводят. Пусть сидит тут, пока не обретет веру в жизнь.

— Но ведь к тому он и стремится, — возразил Уильям.

— Тогда почему не обретает?

— Ну, коммандер, — урезонил его Рамсботтом. — Легче сказать, чем сделать. А вы никак не поймете.

— Значит, нечего ему прозябать здесь, — отрезал коммандер. — Нечего бежать от жизни. Пусть идет и исполняет свой долг. Вот в чем беда с этими молодыми интеллигентами — никакого чувства долга, никаких обязательств. Только умы смущают. Даже здешние вымирающие туземцы мне куда милее, чем такие типы. Да и вы, Дерсли, простите за откровенность, в чем-то с ним одного поля ягоды.

— Прощаю, коммандер, — ответил Уильям, любуясь мрачным величием острова, который высился за кормой в своей короне из зубчатых пиков и темно-зеленой мантии лесов. — Говорите что хотите. Я так запутался в себе, уже и не знаю, какого я поля ягода, поэтому возражать не буду.

— Мой совет, сынок: хватит копаться в себе, — вмешался Рамсботтом. — Я давно перестал, и с тех пор мне живется куда веселее. Теперь могу и удивить себя, и побаловать. Ну что, это уже последний из безумных островов или будут еще, прежде чем мы наконец отправимся на поиски нашего незнамо чего?

— Еще один, кажется, — ответил коммандер. — А потом прямым курсом на Затерянный.

— Если никакой больше гром не грянет. Ради Бога, коммандер, — взмолился Рамсботтом, — приглядывайте за капитаном, второго поворота назад я не выдержу. На этот раз, друзья, осечки быть не должно.

7

Осечки не случилось. Капитан Петерсон взял курс на пересечение одиннадцати градусов сорока семи минут южной широты и ста двенадцати градусов тридцати шести минут западной долготы — почти все время на восток от последнего порта захода. И теперь, когда оставалось пройти лишь этот отрезок, расстояние вдруг сделалось для Уильяма пугающе огромным. Теперь они в буквальном смысле пустились в неведомое плавание. Петерсон, несмотря на преклонение перед викингами, особого восторга по поводу экспедиции не испытывал. Владельцы судна дали согласие на фрахт, посовещавшись с капитаном, поэтому идти на попятный сейчас у него резона не было, но временами возникало ощущение, что он дорого бы отдал за подходящий предлог повернуть обратно, невзирая на солидный куш. Если бы этот загадочный остров значился на карте или в «Навигационном справочнике по южной части Тихого океана», капитану плылось бы куда спокойнее, однако из пассажиров удалось вытянуть только невнятную историю о случайном открытии. Больше всего Петерсона беспокоили запасы пресной воды, потому что даже в обычном плавании между островами доходило иногда до острой ее нехватки, а теперь «Розмари» предстояло преодолеть полторы тысячи миль открытого океана, где пресной воды не добудешь ни капли. Ссылаясь на дядю Болдуина, пассажиры заверили Петерсона, что на Затерянном вода имеется, дядя особо это подчеркивал. К сожалению, капитан Петерсон сомневался в существовании самого острова. Он слышал на своем веку десятки историй о таких вот островах — случайно обнаруженных и даже исследованных, а потом пропавших бесследно. Правомерность этих опасений признал и коммандер, который тоже наслушался похожих историй, и, задавшись целью запастись на всякий случай водой не только туда, но и на обратную дорогу, они с капитаном часами ломали голову до отхода с Маркизов, ища решение. В конце концов придумали следующее: на последнем острове остается часть груза копры и трое матросов, за ними вернутся на обратном пути; на борт берется максимально возможное количество пресной воды и вводится строжайшая норма потребления (стоившая коммандеру не одной выкуренной в раздумьях трубки). Если бы компаньоны сели на шхуну, только-только прибыв из Англии, скудный рацион мог бы их напугать, но сейчас, закаленные предыдущим плаванием, привыкшие к урезанным нормам питьевой воды и к тому, что мытье и бритье на борту — ненужная роскошь, они держались стойко.