Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай
Дальнейшие события достаточно хорошо известны всем просвещенным читателям, и мы не будем их подробно пересказывать.
Первый открытый в то знаменательное путешествие остров Колумб назвал «Сан-Сальвадор». Как это ни странно, до сих пор идут споры относительно того, что это был за остров и как он теперь называется note 82 .
На Сан-Сальвадоре испанцы задержались ненадолго. Подгоняемые любопытством и руководствуясь отчасти правдивыми, а отчасти фантастическими или просто плохо понятными рассказами туземцев, они двинулись дальше и, посетив по дороге еще несколько островов, 28 октября достигли Кубы.
Сначала Колумб принял этот обширный остров за материк и в течение месяца крейсировал вдоль его берегов. Каравеллы пошли на северо-запад, затем повернули обратно и двинулись в юго-восточном направлении. Вскоре картины пышной незнакомой природы утратили для моряков свою новизну, и у многих проснулись неутоленная алчность и тщеславие. Те, кто лишь недавно клялись адмиралу в верности, когда открытие земли блестяще подтвердило истинность его теорий и их собственную неправоту, теперь снова начали выходить из повиновения.
Первой жертвой своих низменных побуждений пал Мартин Алонсо Пинсон. Видя, что юный граф де Льера его чуждается и смотрит на него свысока, он озлобился. В своем кругу Мартина Алонсо считали человеком, достойным всяческого уважения, и теперь он смертельно завидовал Колумбу, полагая, что и мог бы совершить то же самое и тогда вся слава великого открытия досталась бы ему одному. Споры между ним и адмиралом возникали и раньше, а сейчас каждый день приносил какой-нибудь новый повод для разногласий, и отношения между ними становились все холоднее.
Мы не собираемся подробно описывать, как мореплаватели шли от острова к острову, заходя то в бухты, то в устья рек. Скажем только, что они скоро поняли все значение своею открытия и продолжали знакомиться с новыми землями, руководствуясь неясными указаниями туземцев, которых они к тому же плохо понимали. Морякам казалось, что те рассказывают о золотых рудниках, но пока они всюду находили только благодатную природу, ласкающие глаз пейзажи и умиротворяющий мягкий климат. Островитяне вели здесь самое простое, почти первобытное существование.
Испанцы были убеждены, что находятся в Индии, а потому; каждое слово или жест наивных туземцев принимали за намек на сказочные богатства Азии. Все считали, что уже достигли, если не самих владений великого хана, то, во всяком случае, смежных с ними земель. Теперь, когда каждый день приносил новые открытия и обещал еще больше назавтра, почти никто не думал об Испании, разве что вспоминая о том, какие почести ожидают их там за столь успешную и блестящую экспедицию. Даже Луис и тот реже думал о красоте Мерседес: новизна и великолепие неведомой страны постепенно вытеснили ее образ из его памяти. Правда, здесь не было никаких богатств, кроме плодородной почвы и пышной растительности, а это не могло удовлетворить корыстолюбие моряков, но никто не знал, какие чудеса принесет им завтрашний день, и все продолжали сохранять надежду. Наконец два человека были отправлены: на разведку в глубь острова, и Колумб решил воспользоваться вынужденной стоянкой, чтобы заняться ремонтом судов. В условленный день, когда посланные должны были вернуться, Луис вышел их встречать с отрядом вооруженных матросов, среди которых находился и Санчо.
Встреча произошла на расстоянии короткого дневного перехода от бухты, где стояли каравеллы. Разведчиков сопровождало несколько островитян, смотревших на испанцев с напряженным любопытством, словно ожидая, что эти «божества» вот-вот вознесутся на небо. На месте встречи решено было сделать привал, а тем временем Санчо, на суше такой же отважный, как и на море, отправился прогуляться в ближайшее селение.
Ему удалось расположить к себе туземцев, насколько это было возможно для человека с его внешностью. Санчо оказали примерно такой же прием, какой оказывают в деревне важному гостю из города: островитяне были еще слишком неопытны и добродушны, наряд заслонял от них человека, и они не смогли бы даже короля отличить от шута.
Некоторое время Санчо разыгрывал из себя знатную особу, как вдруг заметил, что гостеприимные островитяне, видимо, хотят ему преподнести какой-то особенно ценный подарок. Один из них подошел к моряку, держа в руках темно-коричневые сухие листья неведомого растения, и протянул их Санчо с таким любезным видом, с каким турок мог бы предложить гостю восточные сладости или американец — свои бисквиты. Санчо, конечно, предпочел бы такому подарку хоть пару добл, которых не видел с того дня, когда его в последний раз одарил адмирал, но тем не менее готов был принять и это. Островитяне обступили его, почтительно и восторженно повторяя одно слово: «Тобакко! Тобакко!» Затем тот, кто держал листья в руках, торжественно повторил это слово и принялся быстро скручивать листья в своего рода грубые сигары, которые и назывались на местном языке «тобакко». Скрутив несколько штук, островитянин почтительно подал их Санчо. Матрос принял подарок, снисходительно покачал головой и, повторив как мог точнее незнакомое слово, положил «тобакко» в карман.
Это вызвало всеобщее недоумение. Туземцы посовещались, потом один из них сунул «тобакко» одним концом себе в рот, к другому поднес горящий уголек и начал с наслаждением, которое явно разделяли и окружающие, пускать клубы легкого ароматного дыма. Санчо решил последовать его примеру, но с ним случилось то, что бывает со всеми курильщиками-новичками: он вернулся к своим, качаясь, как пьяный, бледный, словно накурился опиума, и с такой нестерпимой тошнотой, какой он не испытывал с детства, когда впервые в жизни очутился за отмелью Сальтес, в бушующем океане.
Этот маленький эпизод можно считать началом знакомства Старого Света с хорошо известным теперь американским растением, которое испанцы по ошибке назвали табаком, хотя туземцы называли так лишь сигары, свернутые из его сушеных листьев. Таким образом, Санчо с корабельной верфи стал первым курильщиком табака среди европейцев. Впрочем, вскоре с ним начали соперничать великие мира сего, и с их легкой руки этот обычай получил в наше время повсеместное распространение.
Когда Луис и все остальные вернулись на каравеллы, ремонт был уже закончен, и Колумб двинулся дальше вдоль северного побережья Кубы. Но тут свирепые пассаты преградили ему путь на восток, и он вынужден был свернуть в один из заливов, названный им Пуэрто-дель-Принсипе, чтобы выждать более благоприятного ветра. «Пинта» в это время шла далеко впереди; ей подали сигнал, а так как уже смеркалось, зажгли на мачтах огни, чтобы Мартин Алонсо мог присоединиться к остальным. Наступила ночь. Утром, когда Колумб вышел на палубу, он заметил слева по борту «Нинью», но «Пинты» нигде не было.
