Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
– Что за сколько? – не понял Федор.
– Сколько отвалишь за нее, за картину свою?
– Все, что есть, все отдам.
– «Все»! Много у тебя всего! – хмыкнул Сеня. – У тебя вот комната…
– Ну?
– Вот и давай бартер. Портрет на комнату. Сколько метров, семнадцать? Возле ЦУМа? Очень выгодная сделка! – Сеня потер руки.
– Сбрендил? Как я буду без комнаты?
– Не знаю, Федор Иваныч, это уж ты сам выбирай: комната тебе нужна или портрет. Портрет-то старинный – я знаю. Сейчас цена на них о-го-го как выросла! И не прибедняйся, у тебя дача на тридцать восьмом, из бруса, печь затопил и хоть зиму живи.
– Неужели это возможно? – спросил Дрейк.
– Это уже май проблемз. Пинский где живет?
– Проспект Революции, семь, квартира шесть. Вот телефон.
– Все, Иваныч, процесс пошел.
– Картина чтоб в раме была.
– Хоть с бантиком.
Глава 51. Зубы болят – сердцу легче
К осени у него разболелись зубы. Он уже не знал, куда себя деть. Сходил в библиотеку и взял «Дневники» Толстого. В течение жизни, превратившейся из одной иллюзорности в другую, он частенько думал о том, что неплохо было бы почитать их на сон грядущий. Но все было как-то недосуг, все забирала суета дня. Настал, видно, и вечер, раз потянулась к нему рука. Он нагрел соль, ссыпал ее в мешочек, приложил к щеке и лег на диван. Для пробы раскрыл наугад.
«Нездоровится, лихорадка и зубы». Чуть далее: «Несмотря на бессонницу и зубную боль…» Перевернул страницу: «Зубы болят и лихорадка».
Дрейк закрыл том.
«У Толстого, как видно, были те же проблемы, – подумал он. – Интересно, а отчего у графа была бессонница? Бессонница – такое же социальное явление, как и безработица. И развиваются они по одним законам, и симптомы у них одни, и последствия. И как то, так и это, в принципе, неизлечимо».
Ночь Дрейк промаялся с зубами и в пять утра пошел в клинику занимать очередь. К его удивлению, он оказался не первым. На ступеньках, спасаясь от утреннего холода, уже подпрыгивали три бедолаги. Тут еще четверо, предупредили они.
– Когда откроют? – спросил он.
– Через два часа.
Через час прыгающими и застывшими гражданами были заполнены все ступени стоматологической поликлиники. Все шутили. Шутки были обычные: пронзительные, как зубная боль, и плоские, как ступени.
– Давай, давай, открывай! – зашумели все, когда в окошке появился заспанный охранник. Тот зевнул, поглядел на часы и ушел.
Ровно в половине восьмого людей запустили. Холл наполнился осенним холодом, оживлением и двумя сотнями больных зубов. У охранника по индукции заныли все зубы.
Все стали выстраиваться в две основные очереди: на лечение и на протезирование. Была еще третья, но никто не знал, куда. А еще что-то говорили про «плюсики». Каждая очередь, в свою очередь, состояла из двух категорий граждан: тех, кто лечился бесплатно, и тех, кто рассчитывался наличными.
– Вы страховой полис взяли? – спросила женщина, у которой Дрейк поинтересовался, возьмут ли с него, как пенсионера, деньги или нет. – Вы что же, никогда у врача не были?
– Никогда, – сказал Дрейк. – Правительство обещало пенсионерам все бесплатно. Вот этот? – он вытащил из паспорта свернутый полис.
– Да, он. У вас никогда зубы не болели?
– Болели, – сказал Дрейк. – Да мало ли что болит. Сердце болит, я же не иду его драть.
«Здоровье, как кот. Чем больше забот о нем, тем оно привередливее».
Без пяти восемь люди сбились к окошкам, разбивая друг друга по половому признаку:
– Мужчина с усами, вы за мной!
– Дама с пером, разрешите протиснуться!
– Мужик, куда прешь? Прешь куда? Стань тенью!
– Женщина в коже, вас здесь не стояло! Вы вон за тем дядечкой были.
– Пропустите многодетную беременную женщину, участницу Чернобыля, интернационалистку!
– Ты, участница Бородино, тебе не зубы, тебе голову лечить надо!
Впереди Дрейка явный изувер с шальными от боли глазами доверительно сообщил своей соседке, что он подравнял себе зубы сам. Напильником. «Вот!» – показал он. Дрейк забыл о зубной боли.
– Вы с плюсиком? – из кабинета выглянула сестра. – Проходите без очереди…
– Галь, да не он! Не видишь, что ли? – послышалось из кабинета.
«Это хорошо, что я – не он, – подумал Дрейк. – А то, глядишь, без очереди в расход пустят».
Когда стоматолог занималась его зубами, Дрейк, чтобы отвлечься от дергающей и тупой боли, стал считать ворон на скате крыши напротив. Насчитал семь штук. Восьмая была не ворона. Когда с зубами было покончено, и врач вынесла вердикт: «Н-да-а!..», Дрейк с полным ртом слюны сказал:
– Воронам хорошо!
– Что?
– Воронам, говорю, хорошо! – Дрейк выплюнул кровь. – У них зубов нет.
– Вам не о воронах, вам о своих зубах надо подумать! Вы когда в последний раз были у зубного?
– В последний? Сегодня.
– Оно и видно, – сказала врач. – Чего же мне делать с вами?
– А ничего, – ответил Дрейк. – Я же без вас обходился до сих пор. И дальше обойдусь.
– Это мы всегда успеем! А вас, голубчик, мы лечить будем. Как участника войны. Вот вам талончик ко мне, это к хирургу, а это к гигиенисту. Но прежде сделаете снимок. На третьем этаже. Там живая очередь.
Живая еще – это хорошо. Дрейку стало жаль ее.
– Следующий! – бесстрастно пригласили очередного бедолагу.
Мимо Дрейка с тоской в глазах метнулась беременная участница Бородино. Как историческая тень.
Глава 52. Зачем так много требуется слов
– Что известно о России? – спросил дед, указывая на ведущую телепрограммы, терзавшую банальными вопросами видного академика. – Вот эта соглашается, что высокая духовность. Но главнее, говорит она, что воруют и дороги плохие. Эту новость еще в прошлом веке выкинули. Плохие дороги, как мне кажется, метафора вообще плохой дороги, которой идет Россия.
– Я не согласна, – возразила Маша. – Если у России высокая духовность, она не может идти плохой дорогой.
– Не может, но идет. Как раз в этом и проявляется ее высокая духовность. То, что она еще идет.
– Ты себя плохо чувствуешь? – Маша положила руку ему на лоб.
– Как тебе сказать?.. У нас – чем хуже, тем лучше.
– Деда! Выкинь дурные мысли!
– Ты права, Машенька. Но чтобы отвлечься от дурных мыслей, надо сменить их на добрые. Сейчас поищу их. Где-то они у меня были…
В дверь кто-то постучал. Или в окошко? Тук-тук-тук! Маша открыла дверь – никого. Выключила свет, выглянула в окошко. Тоже никого.
– Ты чего? – спросил дед.
– Постучал кто-то.
– Да, я слышал. Может, соседи? Есть кто?
– Нет никого.
По поверьям, вспомнила Маша, к больным накануне смерти является
