Чарльз Элмс - Пираты. Рассказы о знаменитых разбойниках
Пещера на острове архипелага Кайкос в Вест-Индии
Вторник, 1 января 1822 года. Печальный Новый год. Еще до завтрака мне было велено срубить релинги и фальшборт с одной стороны, чтобы пиратам было удобнее заниматься очисткой днища своего корабля. Увидев мое замешательство, они проговорили со злобой: «Хорошо, капитан, ты не торопишься сделать это, так мы сделаем это за тебя». Сразу же после этого подошла еще одна лодка, полная вооруженных людей. Они взобрались к нам на борт и, размахивая обнаженными саблями, загнали нас в лодку. Я спустился вниз, чтобы прихватить что-нибудь, что могло нам пригодиться, но капитан заорал: «Ступай в лодку, или я тебя пристрелю!» Вынужденные подчиниться, мы вместе с четырьмя пленными испанцами были доставлены на низкий островок, или, скорее, отмель в форме полумесяца, частично покрытый мангровыми деревьями, который находился примерно в миле от моего судна. Там они и оставили нас девятерых, дав немного хлеба, муки, рыбы, сала, кофе и черной патоки, два или три бочонка воды, солоноватой на вкус, парус, чтобы укрыться, а также котелок и несколько других кухонных принадлежностей. Оставив нам все это, чего было явно недостаточно, несмотря на длинное перечисление, они отбыли со словами «Через пару дней мы вернемся за вами». Выбрав место получше, мы расправили старый парус и сделали навес, но повсюду кишели мухи, москиты, змеи, ядовитые скорпионы и другие, еще более ядовитые существа. Иногда они заползали к нам в панталоны, но, к счастью, никто не пострадал. В этот день при помощи «Усилия» пираты приподняли свой корабль и очистили его днище с одной стороны, израсходовав на это всю нашу краску, масло и т. д. Видеть свой корабль в таком положении было крайне печально. Ночью мы вернулись к себе под навес. У нас не было ничего, кроме холодной сырой земли вместо постели и тяжелой ночной росы, которая проникала сквозь старый парус. Мы находились в пятидесяти милях от пути следования кораблей и в сто двадцати пяти милях от Тринидада. Мысли о том, что имущество моего работодателя было незаконно и бесцеремонно разграблено и что моя судьба находится в руках тех, кто лишил меня всех надежд, напрочь прогнали от меня покой и сон.
Пятница, 4-е. Она началась легкими ветрами и горячим солнцем. Мы увидели лодку, шедшую от «Усилия», несомненно груженую. Она прошла между двумя отмелями в северном направлении, предположительно в сторону Кубы. К закату к нам подошла лодка, с которой спросили, не нужно ли нам чего, но вместо пополнения наших запасов пираты забрали черную патоку и уплыли. Мы нашли бочонок с водой с «Усилия» и несколько дощечек, которые бережно сложили в надежде собрать достаточное количество досок для постройки плота.
Суббота, 5-е. Пираты снова появились, на этот раз с востока. Они подошли к своему призу и начали погрузку. Днем к нам явился Никола и доставил еще двух пленников, которых пираты захватили на маленькой лодке, шедшей с Тринидада на Манганил. Один из них был французом, другой – шотландцем. Были еще два испанца, оставшиеся на борту пирата и потом присоединившиеся к остальным. У одного из этих несчастных очень болела спина, поскольку его только что жестоко избил Болидар, колотя абордажной саблей плашмя. Оказалось, что, когда испанца спросили, «где у них деньги и сколько их всего», тот ответил, что «не уверен, но полагает, что у них имеется всего две унции золота». Услышав это, Болидар грязно выругался, сказал «десять» и, не найдя их, избил его. Никола рассказал мне следующее: испанцы, члены команды, вознамерились застрелить его. Они привязали его к мачте и выбрали исполнителя, но француз по имени Лион, его друг, пригрозил им, что тогда им придется застрелить еще нескольких. Испанцы из команды пиратов поддержали его и Никола освободили. Он объяснил мне, почему его хотели казнить: он постоянно возражал против жестокого отношения ко мне, и они боялись, что если он сбежит, то все узнают об этом отношении, кроме того, он заявил, что не возьмет призовых денег. Пока Никола находился с нами, он в спешке передал мне письмо, содержащее некоторые сведения относительно моего груза. Вот это письмо:
«4 января 1823 года
Сэр, мы прибыли сюда этим утром и не успели встать на якорь, как к нам подошли пять каноэ, готовые принять Ваш груз, часть которого находилась у нас. Поскольку я слышал о Вашем желании знать, что они успели к этому времени забрать себе, то можете положиться на приведенный ниже отчет Джемиесона о качестве и количестве украденного. Если у меня будет возможность достать полный отчет, то Вы его получите. Негодяй, купивший Ваш груз, живет в городе Принсипи, его имя Доминико, это все, что мне удалось разузнать. Они перенесли все Ваши карты на борт шхуны «Мексиканец» и, как мне кажется, собираются держать их там, поскольку другой капитан согласился сыграть такую же подлую роль в трагедии своей жизни. Ваша одежда находится здесь на борту, но не обольщайте себя надеждой, что Вам удастся получить ее назад; может, да, а может, и нет. Я надеюсь, что в старости, отдыхая в своем уютном доме, Вы прольете слезу умиления, вспомнив человека, единственной мечтой которого было сделаться Вашим другом, хотя он и был обречен на повешение.
Извините за спешку,
Никола Монакри».
Воскресенье, 6-е. На рассвете пираты уже были в море, нагруженные товарами, снятыми с «Усилия». Они шли в Принсипи, намереваясь продать вторую партию груза и получить наличные деньги. Впоследствии я узнал, что муку они спустили по пять долларов за бочку, хотя на Тринидаде она стоила все тринадцать. Так что негодяй, который купил мой груз, здорово на нем нажился.
Вторник, 8-е. Рано утром пиратское судно появилось снова. Оно шло под фор-марселем и фор-брамселем и, подойдя к «Усилию», пришвартовалось к нему. Пираты начали перегружать на свое судно мои товары, распродав, как я полагаю, прошлый груз жителям Кубы. Похоже, они грузились в большой спешке, и мы отчетливо слышали их песню «О, хей, о», которая доносилась с судов. Как же тяжело мне было это слышать! Эх, если бы мне удалось беспрепятственно пройти мимо этих грабителей и в целости и сохранности доставить свои товары до порта назначения, где я продал бы их с большой выгодой, эта песня зазвучала бы для меня совсем по-другому – как райский напев! После полудня пиратское судно, таща за собой на буксире тяжело нагруженную пирогу, ушло в море. Они подвесили на корме своего судна даже стулья, которые я вез на продажу!
Понедельник, 14-е. Пираты появились снова и, как обычно, пришвартовались к своему призу. Проплывая мимо нашего островка, они громко потешались над нами, и терпеть это было совершенно невыносимо. Они смотрели на нас так, будто это мы, а не они совершили гнусное преступление и нас еще недостаточно наказали. Они улюлюкали и кричали мне: «Капитан, капитан!», сопровождая свои слова неприличными жестами, описанием которых я не хочу пачкать эти страницы. И я не слышал, чтобы кто-нибудь попытался положить конец этому издевательству; впрочем, трудно было ожидать, чтобы у этих бандитов имелось хоть какое-нибудь понятие о субординации. Они подчинялись старшим только тогда, когда преследовали свою добычу, да и то не всегда. Мое возмущение этими бесчинствами было так велико, что я поклялся отомстить, если появится такая возможность. Не чувствовать негодования от такого обращения и не выражать его было выше моих сил. Вскоре после этого к нам подошел Болидар с пятью хорошо вооруженными матросами. Сам он имел при себе мушкетон, абордажную сабля, нож и пару пистолетов. Но с какой целью он пришел? Он взял меня за руку и сказал: «Капитан, мне с тобой говорить, ты ступай сюда». Я повиновался, и, когда мы оказались на некотором расстоянии от других пленников (а его люди следовали за нами), он сказал: «Капитан меня послать за твой «уош» (wash – искаженное watch – часы, звучит по-английски как «одежда для стирки». – Пер.). Я притворился, что не понял его, и ответил: «У меня нет ни одежды, ни мыла для стирки, вы сами все забрали». Часы были при мне, и я надеялся, что их не найдут. Он повторил свое требование, и я ответил: «Мне нечего стирать». Это его разозлило, и, подняв мушкетон, он заорал: «Как, черт возьми, ты называешь то, что делает время? Отдай его мне». Я понял, что притворяться дальше непонятливым глупо, и уступил его наглому требованию. Уходя, он сунул мне небольшой сверток, в котором была пара льняных занавесок, посланных мне Никола, и «Семейный молитвенник» преподобного мистера Брукса. Это стало большим утешением для меня. Вскоре после этого Болидар вернулся с капитаном, у которого рука была на перевязи. Тем не менее он навесил на себя столько оружия, сколько ему позволяло его хилое сложение. Он обратился ко мне (через переводчика, тоже пленника) и сказал, что «в походе он наткнулся на двух испанских каперов, которых побил, но потерял троих матросов убитыми, а сам получил ранение в руку». Болидар, повернувшись ко мне, сказал: «Все он врет, черт его подери!» – и это оказалось чистой правдой, ибо никакой раны у него не было. Когда я увидел его снова, а это случилось вскоре после нашего разговора, он забыл надеть свою перевязь. Он сказал мне: «Послезавтра ты выйдешь в море на своем судне, а мы будем сопровождать тебя до Тринидада». Это пробудило во мне новые надежды, но почему, я не могу сказать. Затем они покинули нас, не оказав никакой помощи. В эту ночь нам удалось немного поспать.
