Мичман Изи - Марриет Фредерик

— Может быть, — сказал мистер Покладистый, — но это ещё не опровергает тезис, что земля была создана для всех людей в равной мере и должна быть распределена среди всех одинаково.

— Прошу прощения, я приведу одно доказательство того, что равенство отнюдь не заложено в природе вещей — даже если бы оно было достигнуто, равенство не продержалось бы долго.

— Верно, не продержалось бы, но только потому, что сильные угнетают слабых, тираны захватывают власть, и люди объединяются, чтобы творить зло.

— Нет, не поэтому, дорогой отец. Я говорю, что равенство не продержалось бы долго потому, что люди не равны по своей природе. Допустим — каждый человек ab origine[53] владеет определённым наделом земли. Тот, кто сильнее и поумнее, вырастит на своём поле урожай богаче, чем у других. Он получит больше продуктов, и постепенно равенство сойдёт на нет. Или ещё пример: в одной семье десятеро детей, в другой — ни одного, опять равенство будет нарушено, так как в первом случае надо кормить двенадцать человек, а во втором — только двоих. Как видите, даже без насилия и неправды ваше равенство не может сохраниться.

— Однако, Джек, допуская, что какое-то различие может существовать по указанным тобой причинам, это совсем не то, что мы наблюдаем при современном безобразном состоянии общества: с одной стороны, король, лорды и богачи, купающиеся в золоте, с другой — бедняки и нищие, которые иной раз вынуждены воровать, чтобы добыть себе хлеб насущный.

— Дорогой отец, каждый несёт своё бремя в жизни в той сфере, которая ему была уготована судьбой, на какой бы ступени общественной лестницы он ни стоял в зависимости от того, вручены ли ему пять талантов или один. Равенства не существует и не может существовать нигде. Говорят, его нет даже на небесах. Как же может оно существовать на земле?

— Но, Джек, так ведь только говорится, но это не доказывает, что равенство недостижимо.

— Давайте, отец, спокойно обсудим этот вопрос. Рассмотрим те последствия, которые мы имели бы, если бы было достигнуто всеобщее равенство. Будь все равны по красоте, не стало бы красоты, ибо она постигается только при сравнении; будь все равны по силе, стычки и конфликты между людьми стали бы бесконечными, ибо не было бы ни победителей, ни побеждённых, будь все равны по положению, власти и собственности — пропала бы и половина прелести жизни, ибо нам стали бы неведомы щедрость, благодарность и множество других добродетелей. Милосердие, основной догмат нашей веры, не нашло бы места в жизни, жалость исчезла бы, доброжелательность, ваш выдающийся орган, была бы бесполезна, а самопожертвование — пустым звуком, — будь все равны по способностям, не стало бы обучения, таланта, гениальности, нам было бы нечем восторгаться, нечему подражать, нечего почитать, не стало бы соперничества и стимула для благородного честолюбия. Увы, мой дорогой отец, какой это был бы скучный, празднолюбивый, непривлекательный мир, если в нём воцарилось равенство!

— Тем не менее, признавая правоту твоих слов, я всё же скажу, что ты вступаешь в защиту скверного дела. Почему неравенство зашло так далеко — короли и лорды, например, с одной стороны, и нищий народ — с другой?

— А я объясню почему. Самый прочный и нерушимый вид постройки — пирамида, ведь она бросает вызов векам. И с пирамидой можно сравнить самую совершенную форму общества, которое зиждется на массе людей, и чем выше мы поднимаемся по общественным ступеням, тем меньше людей располагается на каждой из них и тем больше у них богатства, знатности и талантов, а венчается пирамида её вершиной — монархом. И всё же каждый отдельный камень — от вершины до основания — необходим для прочности всей постройки и выполняет своё предназначение в положенном месте. Если бы вы могли доказать, что те, кто находится на вершине пирамиды, более счастливы в нашем мире, то вы имели бы на руках веский довод в пользу своего тезиса, но, увы, как известно, дело обстоит иначе: крестьянин, довольный своим положением, может быть более счастливым, чем король, обременённый множеством забот и грузом ответственности.

— Очень хороший аргумент, Джек, — заметил доктор Миддлтон. — Однако в мире существуют не только монархии, есть и другие формы общественного устройства — республики и деспотические государства.

— Существуют, но ни в одной из этих форм вы не найдёте равенства. В республиках те, кто правит народом, обладают большей властью, чем монархи. Например, президент более могуществен, чем король, он почти что деспот, его воля — закон. Даже в мелких обществах всегда кто-то один берёт на себя руководство и верховодит над другими. Эта система начинается в школе, когда мы только вступаем в жизнь, и там мы усваиваем привычку к мелкой тирании. Имеется только один случай, который предполагает равенство в этом мире, но оно достижимо только в упорядоченном обществе — это равенство всех перед законом и право всех на справедливость при отправлении правосудия. Когда нас призывают к ответу за наши проступки, нас всех судят по единым законам. Вот теперь, отец, ты выслушал моё мнение.

— Но, дорогой мой, всё это хорошо в теории, а как оно получится на практике?

— А вот так. Роскошь, изнеженность, безделье и, если вам угодно, развращённость богатых — всё это способствует поддержке благополучия и занятости бедных. Возьмём для примера расточительность — это порок, но в то же время она способствует перекачке денег в менее обеспеченные слои общества, то есть порок одного содействует процветанию многих. Единственный порок, который не компенсируется пользой и выгодой для других, — скупость. Если бы все были равны, не было бы искусства, трудолюбия, промышленности и занятости. При нынешнем положении дел неравенство в распределении богатств можно сравнить с сердцем, перегоняющим кровь по человеческому организму, — та же самая кровь возвращается по венам к сердцу, чтобы опять устремиться к конечностям, поддерживая тем самым полноценную и нормальную циркуляцию крови.

— Браво, Джек, — сказал Миддлтон. — Есть у вас возражения, сэр? — обратился он к мистеру Покладистому.

— Возражения?! — презрительно ответил мистер Изи-старший. — Да он не привёл ещё ни одного серьёзного довода. Вон даже чёрный слуга смеётся над ним — смотрите, как он скалит зубы. Может ли он забыть ужасы рабства? Может ли он примириться с унижениями от побоев безжалостным кнутом? Нет, сэр, он страдал, и он может оценить божественный закон равенства! Спроси его, Джек, спроси его, если посмеешь, признаёт ли он правоту твоих доводов.

— Что ж, я спрошу, — ответил Джек. — И чистосердечно признаюсь, что он был когда-то последователем вашего учения. Мести, скажи, что ты думаешь о равенстве?

— О равенстве, масса Изи? — спросил Мести, поправляя галстук. — Я говорю — к чертям равенство теперь, когта я стал мажортомом.

— Негодяй заслуживает того, чтобы оставаться рабом на всю жизнь.

— Правда, я пыл рапом, но я пыл и принцем у сепя на ротине. Масса Изи знает, сколько черепов у меня пыло в томе.

— Черепов? Хм, вы разбираетесь в этой божественной науке? Вы френолог?

— Во всяком случае, я хорошо разпирался в человеческих черепах у сепя на ротине, в стране ашанти.

— Ну, раз так, вы должны быть френологом. Я и понятия не имел, что эта наука так широко распространена, а может быть, она и занесена оттуда. Завтра мы побеседуем на эту тему. Это очень любопытно, не правда ли, мистер Миддлтон?

— Весьма, мистер Изи, — ответил тот сухо.

— Я пощупаю его голову завтра, и если что-нибудь окажется не так, возьмусь за её исправление с помощью моей машины. Кстати, я совсем забыл, джентльмены, извините меня, мне нужно посмотреть, что там сделал плотник. А потом я отправляюсь на заседание общества. Джек, дорогой, не хочешь ли послушать мою речь?

— Благодарю, сэр, но я не могу бросить наших друзей.

Мистер Покладистый вышел из комнаты.

— Вы осведомлены о том, что ваш отец открыл свои охотничьи угодья для всех желающих поохотиться? — спросил мистер Хэнсон.