Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Дюма-отец Александр
Сегодня маркиза была мрачнее обыкновенного и медленно шла через парк к этому сторожевому домику, где, как говорили, жил старый слуга ее родителей. Дверь его была отворена, словно для того, чтобы в комнату проникали последние лучи заходящего солнца – такие нежные в мае, такие живительные для стариков. Но в домике не было никого. Маркиза вошла, осмотрелась и, как будто зная, что тот, кто ей нужен, непременно должен скоро возвратиться, решила подождать его. Она села, но в таком месте, куда солнечные лучи не доходили. Казалось, что, подобно гробовым статуям, ей хорошо только в мрачной сырости могильных склепов.
Маркиза просидела с полчаса – неподвижно и погрузившись в свои размышления, – когда наконец между нею и догорающим светом в дверях показалась тень. Она медленно подняла глаза и увидела того, к кому пришла. Оба вздрогнули, как будто встретились нечаянно, а между тем они виделись почти каждый день.
– Это ты, Ашар? – произнесла едва слышно маркиза. – Я уже с полчаса тебя жду. Где это ты был?
– Если б ваше сиятельство потрудились пройти еще пятьдесят шагов, вы бы изволили найти меня у большого дуба на опушке леса.
– Ты знаешь, что я никогда не хожу в ту сторону, – ответила маркиза с видимым трепетом…
– И напрасно, сударыня. На небе есть человек, который имеет право на наши общие молитвы и, я думаю, удивляется, что слышит только молитвы старого Ашара.
– Откуда ты знаешь, что и я не молюсь о нем? – Маркиза заговорила с каким-то лихорадочным волнением. – Мертвые не требуют, чтобы мы вечно стояли на коленях у их могил.
– Я этого и не думаю, госпожа, – ответил старик с выражением глубокой горести, – но уверен, что если после смерти от нас что-нибудь остается на земле, то это что-то трепещет от радости, услышав шаги тех, кого мы при жизни любили.
– Но, – сказала маркиза тихим глухим голосом, – если эта любовь была преступна!
– Как бы ни преступна была она, – ответил Ашар, тоже понизив голос, – слезы и кровь ее загладили. Бог милостив!
– Да! Бог, может быть, и простил, – проговорила маркиза, – но если б свет знал, что знает Бог, простил бы он?
– Свет! – вскричал старик. – Свет!.. Наконец-то вы откровенно сказали то, что думаете! Свет!.. Да, этому идолу, этому призраку вы пожертвовали всем – своей любовью, верностью, материнским долгом, своим и чужим счастьем… Свет! Да, вы боитесь только света и поэтому оделись в траурное платье, надеясь скрыть под ним угрызения совести. Вы обманули совесть, и свет принял раскаяние ваше за добродетель.
Маркиза приподняла голову и отбросила покрывало, чтобы рассмотреть лучше того, кто говорил ей такие странные речи, но, не увидев ничего нового на спокойном лице старика, она сказала:
– Ты говоришь сегодня с какой-то досадой, как будто я чем-нибудь виновата перед тобой. Разве я не исполнила какого-нибудь из своих обещаний? Или люди, которым я приказала служить тебе, непочтительны и непослушны твоей воле? Если так, то скажи: ты знаешь, я все сделаю для тебя.
– Простите меня, ваше сиятельство, но это не досада, а горе, влияние старости и одиночества. Вы должны знать, каково терпеть горе, о котором никому нельзя рассказать. Вы знаете, что значат слезы, которые падают капля за каплей на сердце, потому что их не смеешь никому показать. Нет, мне не на кого жаловаться. С тех пор как благодаря чувству, за которое я вам очень благодарен, хотя и не знаю причины его появления, – с тех пор, как вы сами стали смотреть за тем, чтобы у меня ни в чем не было недостатка, вы ни разу не забыли своего обещания, а иногда ко мне являлся даже ангел-утешитель.
– Да, – ответила маркиза, – я знаю, что Маргарита иногда приходит к тебе с человеком, который приносит еду, и мне очень приятно видеть, что она так заботится о тебе.
– Но за это, кажется, и я в точности исполняю свои обещания. Вот уже двадцать лет, как я чуждаюсь людей, прогоняю от этого дома всякое живое существо, чтобы как-нибудь, хоть во сне, не проговориться.
– Да, да, спасибо тебе, старик, ты верный хранитель моей тайны, – сказала маркиза, положив свою белую ручку на руку старого Ашара. – Поэтому сейчас я еще больше боюсь в один день лишиться всех плодов двадцати лет жизни, которая была еще мрачнее, уединеннее, еще ужаснее твоей!
– Да, я понимаю ваше положение. Но вам не раз, наверно, приходило в голову, что есть на свете человек, который может прийти и потребовать от меня раскрыть тайну, а я не имею права ему отказать. О да! Я уверен, что вы трепещете от одной этой мысли! Успокойтесь. Лет десять назад он убежал в Шотландию из училища, где мы его воспитывали, и с тех пор о нем ничего не слышно. Этот несчастный ребенок обречен был на безвестность и сам поспешил навстречу своей судьбе. Я думаю, он затерялся где-нибудь в беспредельном мире между миллионами существ, которые родятся, страдают и умирают на земном шаре. Он, наверно, потерял письмо отца своего и монету, по которой я мог бы его узнать, или – что еще лучше для вас – может быть, его уже нет на свете.
– Неужели ты не чувствуешь, Ашар, как жестоко говорить такие вещи матери? Разве ты не знаешь, сколько страданий заключено в сердце женщины? Неужели же я не смогу обрести покой, пока мой ребенок не умрет?! Ашар, друг мой, послушай: неужели тайна рождения, которую он двадцать пять лет не знал, вдруг станет так мучить его, что он уже не сможет жить без нее? Поверь мне, для него самого будет гораздо лучше, если он никогда ее не узнает. Я уверена, что до сих пор он был счастлив. Не мути его душу, старик, не вкладывай ему в голову мысли, которые могут повлечь за собой дурные поступки. Вместо того, что ты хочешь открыть ему, скажи лучше, что его мать также умерла… и ей тогда было бы лучше, чем теперь… но что, умирая… Господи, как мне хочется хоть раз его увидеть, хоть раз прижать к своему сердцу! Скажи, что мать, умирая, поручила его своей близкой подруге маркизе д’Оре, которая будет ему второй матерью.
– Понимаю, – ответил Ашар, печально улыбаясь. – Вы уже не раз мне об этом намекали, но сегодня, когда ему исполнилось двадцать пять лет, сегодня вы в первый раз высказались совершенно определенно. Признайтесь, я думаю даже, что, если б вы посмели, если б вы меня не так хорошо знали, вы бы предложили мне какую-нибудь награду за то, чтобы я не исполнил священной воли человека, который покоится так близко от нас.
Маркиза хотела что-то сказать, но Ашар остановил ее, протянув руку.
– Выслушайте меня, маркиза, и помните, что я никогда не изменю своему слову. Я свято исполнил свое обещание графине д’Оре, свято исполню и то, которое дал графу Морне. Если его сын – ваш сын – принесет мне монету, по которой я смогу узнать его, и потребует от меня мою тайну – я ее открою. Бумаги, доказывающие его происхождение, могут быть отданы ему, как вы знаете, только тогда, когда маркиза д’Оре не будет на свете. Эта тайна хранится здесь, – прибавил он, указав на сердце, – и никакая сила человеческая не вырвет ее у меня прежде времени, никакая сила человеческая не помешает мне открыть ее, когда наступит время. Бумаги лежат здесь, в ящике, ключ у меня, и они никуда не исчезнут оттуда, если только меня не убьют, чтобы их похитить.
– Но, – сказала маркиза, опершись на ручки кресла и чуть приподнявшись, – но ведь ты можешь, Ашар, умереть раньше моего мужа; он не так здоров, как ты, но зато ты старше его. Что тогда будет с этими бумагами?
– Я вверю их священнику, который будет исповедовать меня перед смертью.
– Да, прекрасно придумано! – воскликнула маркиза, вставая. – А цепь моих опасений протянется до самой моей смерти, и последнее звено ее будет навечно приковано к моему гробу! О, я давно поняла, что на свете есть единственный в мире человек, который непоколебим, как скала. И надо же случиться, чтобы бог поставил его на моем пути как воплощение мести. И надо же, чтобы буря несла на него меня до тех пор, пока я не разобьюсь!.. Тайна моя в твоих руках, старик… Пусть так… делай с ней что хочешь! Ты властелин мой, а я твоя раба. Прощай!
