Никто пути пройденного у нас не отберет - Конецкий Виктор Викторович
13.20. „Адмирал Макаров“ произвел околку, но никакого движения не получили. Лед 10 баллов, торосистый, сильные сжатия, метель, поступления воды не обнаружено. Закончили постановку трех цементных ящиков в трюме № 1».
У кораблей продолжительность жизни собачья – около восемнадцати лет. На старом судне особенно наглядно, что сталь куда как слабее человека и век ее короче, а говорят – «стальной человек»…
И не облака, и не тучи, а тягучие фабричные дымы какие-то – очень тягучие, тяжкие. И когда пробьется сквозь них белое северное солнце, то сразу от его яркости на глаза слеза наворачивает…
Седьмое октября. В ледовом дрейфе в тридцати милях к востоку от мыса Шелагского.
Солнце. Как важно, когда солнце, – веселее.
Сели бить козла прямо после обеда. Нам с В. В. не везет. Тут уж не моя козлиная тупость, а настоящее невезение. Ужасно бесит.
Так как Октавиан Эдуардович опять почти ничего не ел за обедом, Мандмузель принесла ему кусок колбасы. Колбасу он, подлец, очень аппетитно сжевал. Из нержавеющей стали колбаса – холодного копчения. У меня зубы ныли только от того, что я наблюдал его хищное жевание.
Отбив ладони козлом, поднялись в рубку.
И увидели, что отчаянный рыбак «Художник Врубель», который давеча рубил ледовую целину на своих четырех дизелях, как залег на левый борт среди торосов с креном градусов в пятнадцать, так и продолжает лежать в таком неловком и нелепом положении. Это же на какой он толщины льдину выполз, ежели за ночь с нее обратно не свалился!
По всему горизонту чернеют среди сплошного льда и низовой метелицы застрявшие суда.
И над всем этим кладбищем целый авиационный парад: крутится вертолет с какого-то ледокола и летает самолет с Полуниным.
Начальство решает вопрос: куда плыть, когда это станет возможным? В пролив Лонга нас волочь или огибать остров Врангеля с норда?
Свои разговоры от нас они уже не пытаются скрывать.
А по трансляции бесконечное: «Говорит Магадан! Слушайте концерт-вальс…»
Слух о нашем бедовом рейсе докатился и до ушей родственников в Ленинграде. В. В. получил РДО от супруги. Она желает ему мужества и спрашивает, куда теперь следует писать письма.
Авиапарад прекращается, ибо метель из низовой переходит во всеобъемлющую. Не видим даже «Художника Врубеля».
В рубке В. В., я, Октавиан Эдуардович и помпа. Нижних чинов вообще нет. И потому стармех рассказывает очередной анекдот, имеющий некоторое отношение к нецензурщине:
– Про занятия в армии слышали? Нет? Очень хорошо. Лекция для новобранцев в целях их общего развития про бронетранспортеры. Проводит комиссар. Строгий. «Наши могучие броневые машины, каждая имеет теперь радиостанцию…» Вопрос с места: «На лампах или на полупроводниках?» Пауза. Строгий комиссар: «Еще раз объясняю буквоедам: не на лампах, не на полупроводниках, а на бронетранспортерах!»
Наш комиссар:
– Ты когда-нибудь иссякнешь?
Стармех:
– Нет. У меня таких баек больше, чем у тебя новых кинофильмов.
В. В., чтобы разрядить ситуацию, ибо люди заводятся с полоборота:
– Пошли вниз. Забьем еще парочку козлов.
Идем вниз, забиваем, я пропускаю пустышечный дупель, и комиссар кончает на «офицерского». В. В. шевелит скулами, на меня не глядит и уходит в каюту.
Я поднимаюсь обратно в рубку. Отчаянно пухнут десны и ноют зубы.
Около шестнадцати метель стихает, и делается видно, как подошедший с оста «Макаров» обкалывает «Художника Врубеля», а потом уводит его к «Галушину», которого берет на короткий буксир.
Неуклюжая гусеница из связки «Макарова» с «Галушиным» и наседающего на них сзади «Врубеля» медлительно ползет к горизонту.
Солнце давно под горизонтом, но надо льдом почему-то еще светло: зыбкий, привиденческий свет, забытый здесь солнцем по недоразумению.
Восьмое октября. 03.00. Ночь глухая. Мы лежим в дрейфе на траверзе мыса Кибера и островка Шалаурова. На горизонте появляется зарево. Оно быстро приближается: идут голубчики! Идут спасители!
Мощный кулак бросили нам нынче!
Идут «Сибирь», «Ермак» и обожаемый «Адмирал Макаров».
Ах какие красавцы! Как они себя свободно чувствуют, пока не взваливают себе на горб нашего брата!
В 04.10 прошли мимо нашей группы судов.
«Сибирь» и «Ермак» прокатили мимо в полумиле.
«Макаров» на стопе ткнул ледяное поле с нашего левого борта в кабельтове, осторожненько его тюкнул, расколол, приказал дать самый малый вперед. Даю. Винт не проворачивается. Докладываю об этом нюансе «Макарову». Он велит стопорить. Стопорю. Все внимание вперед, и потому не замечаю, что с правого борта с кормы приближается «Ермак» – заложил вокруг нас вираж. Н у, теперь-то винт провернется – обкололи с обоих бортов. Жду указаний.
«Макаров» уходит на запад, молча и угрюмо.
«Ермак» сообщает, что будет подходить кормой к нашему носу:
– Готовьте бензель!
Отправляю истребителя песцов поднимать боцмана и остальную банду.
«Ермак» проходит вперед, а потом лихо пятится на наш форштевень. Приличный удар его кранцем – крен до трех градусов на левый борт. Осуществлена некоторым образом неожиданная побудка всего экипажа в пять утра по судовому времени, но это черт с ним, главное – куда-то поедем!
в густо-сизых небесах на северо-востоке возникает слабый, бледно-розовый след зари.
Старпом кутает горло махровым полотенцем, надевает тулуп и отправляется на бак руководить приемкой буксира и наматыванием на буксирные гаши бензеля.
Эту работу ребята научились делать быстро и четко: уже через четверть часа начинаем движение за «Ермаком», подрабатывая по его приказу вперед средним. Не слишком ли быстро мы пошли? Очень сильные сотрясения! Очень-очень! Но мы молчим, проглотив языки и вцепившись кто во что горазд. Еще один пример необходимости в море беспредельного принятия серий решений: «Сообщать ледоколу, что мы уже имели водотечность и вообще сильно битые? Или этим только отпугнешь его? Бросит, к чертовой матери, и пойдет к такому судну, за которое можно не особенно волноваться…»
Малодушно оставляю эти гамлетовские вопросы на совести старпома и иду спать, наивно пожелав чифу выйти на чистую воду к концу его вахты.
Он хрипло желает мне спокойно отдыхать.
Приходится заметить, что методика и техника крепления буксиров осталась такая же, как и пятьсот лет назад, – трос, скоба, сорок шлагов бензеля. а ежели придумали для космических кораблей стыковочный узел, так можно было бы поднапрячь мозги и всем миром придумать для северных морячков нечто вроде железнодорожного автосцепа.
«Дуэт буквоедов» – название какого-нибудь будущего рассказа.
Грязный лед так же противен, как неопрятный, немытый, с капустой из щей на бороде старик.
Когда я в ноль часов поднялся в рулевую рубку, то, невольно и восхищенно зажмурившись, пробормотал:
«Все смешалось в доме Облонских!»
В полярной, черной, метельной ночи от горизонта до горизонта полыхали сотни прожекторов, палубных и разных других огней – караван из тридцати семи судов-клиентов, вокруг которых суетились ледоколы «Сибирь», «Ермак», «Адмирал Макаров», «Владивосток», «Капитан Сорокин» и «Харитон Лаптев», пробивался сквозь ночь и сплошные льды курсом на пролив Лонга. Вернее, не на пролив, а на мыс Фомы острова Врангеля.
Поверьте на слово, это было зрелище, достойное богов всего Олимпа! Эти прожектора, пронзающие метель, в морозных ореолах, сполохах, в гало, светящие в самых неожиданных направлениях, ибо клиенты заклинились на самых различных курсах, продолжая светить себе в носы, хотя и никакого толка в освещении полярной ночи мощными прожекторами вообще-то нету. Но так уж моряки устроены, что электроэнергии нам никогда не жалко, а свет прожекторов оказывает положительное воздействие на психику судоводителей, которые психуют на мостиках.
