Виктор Устьянцев - Только один рейс
— Представьте себе. Хотя желающие были, — сказала она серьезно.
— Отшивали?
— Нет, просто говорила, что не надо.
— И они уходили?
— Уходили.
— Ну, от меня так просто не отделаетесь. Я настойчивый. — Карцов попытался взять ее под руку, но Ксюшка спокойно отвела его руку и строго сказала:
— Только без этого. Рядом идите, если уж вам так хочется, а рукам воли не давайте.
Разговор у них не клеился. Проводив Ксюшку до дому, Карцов уже совсем собрался уходить, когда она вдруг спросила:
— А не страшно на море-то?
Он рассмеялся и стал рассказывать ей о море. Кажется, он тогда изрядно привирал, но Ксюшка слушала внимательно и серьезно, верила каждому его слову. Карцову и до этого приходилось «заливать» девушкам про море, но никто из них ни разу не слушал его так. Те все удивлялись, ахали и охали, но за этими ахами было больше жеманства, чем интереса или настоящего удивления. Ксюшка же слушала серьезно и молча, но с тем неподдельным интересом, который угадывается во взгляде, непроизвольном вздохе или просто в молчании.
Карцову стало стыдно, что привирает, и он сказал:
— А вообще-то все это не совсем так. Хотите, я расскажу, как на самом деле?
— Расскажите.
Они просидели на завалинке до утра, с подворий уже начали выгонять коров в стадо, — а они все сидели, и Ксюшку не смущало, что ее видят с ним, что сегодня же по деревне пойдут всякие слухи.
И Карцов понял, почему это ее не смущает. В ней самой было столько чистоты и ясности, что, если бы кто-нибудь и захотел сказать о ней худое, к ней это не пристало бы, потому что никто этому не поверил бы. В деревне всяк человек на виду, его знают с пеленок, людское мнение о нем складывается годами и почти никогда не бывает ошибочным.
За те несколько дней, что пробыл Карцов в деревне, ему не раз приходилось слышать о Ксюшке — должно быть, сельчане стали примечать его интерес к ней. Нет-нет да и обмолвится кто-нибудь будто ненароком о том, что лучше Ксюшки никто не сумеет рыбный пирог испечь, что и веселее нет девки в деревне, что и к людям она самая ласковая… Карцову было лестно, что о Ксюшке говорят только доброе, стало быть, не зря и он ее из всех выделил…
Слух о том, что Аграфены Карповой сын всю ночь просидел на завалинке с Ксюшкой Шиловой, обошел всю деревню с быстротой молнии, и, едва Карцов переступил порог дома, как мать спросила его:
— Глянется Ксюшка-то?
Он ничего не ответил, а мать уже выдала полную характеристику:
— За ей тут многие ухлестывают, только девка она строгая. Верная жена будет. И работящая. В ударницах ходит и по дому одна управляется. Сестра-то ее старшая, Настька, тоже еще в девках ходит, а дома ничего не делает. Видел Настьку-то? Тоже миловидная, лицом они даже схожие, а вот характером разнятся. Та — копуша, а эта как ветер, везде поспевает, хотя с виду и тихоня…
И тут же постановила:
— Сватай Ксюшку-то. Чо бобылем жить?
Он опять промолчал, а мать уже планировала с дальней перспективой:
— Детишки пойдут, опять будет кому присмотреть: и я еще дюжая, и у Ксюшки тут родни полдеревни. Нечо робят малых по морям-окиянам мыкать, без вас на ноги поставим…
— Да ведь я еще не женился, а ты уже про детей.
— Дак поди-ко мне тоже внучат на старости лет понянчить хочется. Тебя-то годами не вижу, дак хоть они в утеху будут. Думаешь, сладко одной-то? — Она заплакала.
Может, зря он тогда поторопился, до конца отпуска оставалось еще две недели. И как знать, не передумала ли бы Ксюшка за эти две недели? В конце концов, можно было бы еще год подождать, письма стали бы друг другу писать, они тоже помогают лучшему сближению.
Однако он сделал тогда предложение и сразу получил отказ. Пробовал добиться от Ксюшки объяснения, но она уклончиво повторяла одно и то же:
— Нет, не могу.
И только на третий вечер сказала:
— Я вас, Иван Степанович, очень даже уважаю, и разница в возрасте тут ни при чем. Да и разница-то небольшая — девять лет, пишут в книжках, такая и полагается. И уезжать отсюда не боюсь, наоборот, даже интересно бы поглядеть, какая она там, другая жизнь. Я ведь дальше Челябинска и не бывала. Только ведь сердцу не прикажешь.
— Значит, другим оно занято? — ревниво спросил Карцов.
— Нет.
— Так в чем же дело?
— А ни в чем. Просто, наверное, любви нет. Как-то я о вас слишком спокойно думаю. Наверное, потому, что человек вы очень надежный.
— А тебе ненадежный нужен? — усмехнулся Карцов. Усмехнулся нехорошо, и ему сразу стало стыдно этой усмешки. Ксюшка заметила ее, но тут же простила, догадавшись, что ему самому стыдно. Спокойно пояснила:
— Нет, опять вы не понимаете. Мне как раз надежный и нужен.
— Где же тогда логика?
— А я вот по ночам сплю.
— Ну и что?
— А вот то и есть, сплю себе спокойно, не мучаюсь.
— Это ты в книжках начиталась, что влюбленные обязательно должны мучиться и не спать.
Впрочем, сам он и не спал, и мучился. За неделю он почернел и похудел, мать с жалостью смотрела на него и в конце концов сказала:
— Ты, Ваня, лучше уезжай. Ничего, видно, не поделаешь. Не то горе, что сын ушел в море… — Она вздохнула и вышла в сени.
И Карцов уехал, не дожидаясь окончания отпуска. Потом попросил перевести его на Север. А когда через два года приехал в деревню хоронить мать, Ксюшка была уже на сносях, огрузла, лицо ее покрылось коричневыми пятнами, подбородок заострился, и только глаза оставались прежними — бездонными. Карцов надеялся увидеть в них затаенную грусть, но они были спокойными и добрыми.
И Карцов никак не мог поверить, чтобы она не спала и мучилась из-за того вон щуплого, белобрысого и совсем не видного парня, который то и дело суетливо предостерегает ее от резких движений, громких разговоров и отставляет стакан с брагой:
— Мамочка, нам и этого нельзя.
И она покорно со всем соглашается.
Вот эта ее покорность больше всего удивляла и огорчала Карцова: он считал Ксюшку гордой. Не гордячкой, а именно гордой в лучшем смысле этого слова, когда оно выражает меру человеческого достоинства. Но сейчас он видел, что покорность Ксюшкина идет вовсе не от равнодушия или подавленности, а от сознания, что муж прав. Должно быть, они не просто ладили между собой, а и хорошо понимали друг друга, были счастливы. В Карцове шевельнулось нехорошее чувство зависти, но он тут же подавил его и предложил Ксюшке:
— Перебирались бы вы в нашу избу, она мне совсем не нужна. У вас-то тесновато, да еще вот и прибавление ожидается.
Карцов заметил, что белобрысого обрадовало это предложение, он вопросительно посмотрел на Ксюшку, надеясь, что та согласится. Но она отказалась:
