ТОМ ШЕРВУД - Серые братья
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый стал сильно и часто дрожать боками, и Ex consilio* (* Посовещавшись (лат.) определили, что внутри у него скачут бесы.
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, но обвиняемый замолчал и не двигался и изо рта у него вытекло немного крови, и он стал sicut cadaver* (* Подобен трупу (лат.). И сказали отпустить верёвку, и врач, посмотрев, сказал, что он умер.
Ex consilio вынесли вердикт, что обвиняемый сознательно довёл себя до смерти, чтобы избежать разоблачения, за что его следует признать несомненно виновным, а потому всё его имение и состояние передать в ведение казначея инквизиторского трибунала, а детей и потомков его до третьего колена, согласно закону, лишить наследства и гражданских прав.
В присутствии главы инквизиторского трибунала Сальвадоре Вадара и меня, секретаря Маркелино Гуфия».
Аббат закончил читать, опустил лист и сквозь слёзы посмотрел на Иеронима.
– Это ты называешь обычным допросом? - шёпотом спросил он.
– Но что здесь такого? - глядя не мигая, в упор, взволнованно воскликнул Иероним. - Форма протокола утверждена Ватиканом, всё соответствует энцикликам Папы!
– Что такого?! - горестно воскликнул аббат. - Да ведь это протокол убийства, которые совершили работники трибунала! Никакого обвинения, - за что мучили этого человека? Никаких свидетелей, - где они? И всё поведение этого несчастного говорит о том, что он искренне не понимает, чего от него хотят! В чём его вина, которая объявлена доказанной? Уби нихиль - нихиль!!* (* Ubi nihil, nihil (лат.) - Где нет ничего - там нет ничего.)
– Вениамин, дорогой друг мой! Ты не заметил. Как нет вины? Вот ведь, записано с его слов: «каюсь, каюсь, я еретик…»
Ипсэ дикси* (* Ipse dixi (лат.) - сам сказал.). А, как указано в одной из энциклик, - ты просто пока не нашёл этого в архивах, - «Оптимус тэстис конфитэнс рэус* (* Optimus testis confitens reus (лат.) - Признание обвиняемого - лучший свидетель.)
– Любой разумный человек должен верить иному: Этиам иннокентис кодит мэнтири долор* (* Etiam innocentis codit mentiri dolor (лат.) - Боль заставляет лгать даже невинных)!! - Закричал аббат, бросая лист с протоколом допроса перед Иеронимом. - Любому разумному человеку понятно, что этот обвиняемый должен был быть оправдан!!
– Всё говорит о том, что ты не успел войти в курс дела, - мягко укорил товарища Иероним. - Иди назад в архив и отыщи параграф, который гласит: Юдэкс дамнатур кум нокенс абсольвитур* (* Judex damnatur, cum nocens absolvitur (лат.) - Оправдание преступника - это осуждение судьи.).
– И после этого ты способен верить, что инквизиция занимается делом Божьим?
– Но разве ты сам в это не веришь?
– Инкредулюс оди* (* Incredulus odi (лат.) - Не верю и испытываю отвращение)! Я, может быть, действительно невежествен в законах святой инквизиции, но мне хорошо известны законы светские! Слушай, я расскажу тебе. - Аббат порывисто прошёл к окну и обратно. - Из практики светских судов в Милане. Обвиняющий кого-либо должен дать подписку, что в случае недоказанности обвинения он сам будет наказан и возместит обвиняемому полный ущерб. Обвиняемый имеет право нанять адвоката. Имеет право потребовать оглашения имён свидетелей и прочитать их показания. Судья под угрозой штрафа в пятьдесят ливров должен в месячный срок рассмотреть дело. Вот - по Божески. Вот - справедливо. А где защита и имена свидетелей у инквизиторов?! Всё обвинение построено на тайном доносе!
Иероним помолчал, перебирая брошенные перед ним листы. Подумал. Потом негромко сказал:
– Я сам многого не понимаю. Ты помнишь, сколь малое время я на этой работе. Но вот что я прочитал в инструкциях, и ты сам это можешь прочесть: «Донос - это мистический акт провидения. Поэтому цель следствия - не проверка доноса, а добыча признания у обвиняемого».
– В таком случае, я должен сказать, что инквизиторы сами являются теми бесами, с которыми так усердно воюют.
– Совсем недавно я слышал то же самое мнение, - как- то криво усмехнувшись, сообщил приятелю Иероним.
– Где? От кого? - немедленно заинтересовался аббат.
Но инквизитор не отвечал. Он задумался о чём-то, помолчал - и поднял взгляд на Солейля.
– Должен заявить, - сказал он спокойно и твёрдо, - что для твоего возмущения есть причина. Но мне неясно: ты намерен просто повозмущаться, или готов открыто вступить в полемику о методах нашей работы?
– Готов открыто вступить и вступлю.
– Тогда… Будет разумно, если ты сжато и точно изложишь свои соображения письменно. Желательно - в нескольких экземплярах. Я согласен с тобой в том, что надо кое-что изменить.
– Иероним, - сказал вдруг проникновенно аббат, - я не привык вилять и лукавить. Поэтому заявляю тебе: у меня нет намерения изменить «кое-что». Я считаю, что всю святую инквизицию нужно упразднить. А руководителей её - предать суду. Поскольку она - орудие дьявола. И виновна в убийствах и истязаниях. Посмотри на протоколы, которые я принёс тебе. Это - не недосмотр, не случайность. Это - практика.
– Напиши, - твёрдо ответил Иероним, - всё сжато и точно! Если твои слова заставили задуматься меня, - то пусть они так подействуют и на прочих.
– Да, - ответил аббат, собирая и аккуратно складывая протоколы. - Я сейчас же сяду писать. Я пошлю сообщение Папе. Извини, если задел тебя своей несдержанностью.
– Пустяки, дорогой Солейль. Я и сам теперь вижу - есть отчего возмутиться.
– А нельзя, - аббат, уже стоя в дверях, просительно обернулся, - пока не придёт ответ Папы, нельзя ли на это время перестать мучить тех, кто на сегодняшний день арестован?
– Друг. Ты сам понимаешь, что такое распоряжение может отдать только Сальвадоре Вадар. Он скоро приедет, и мы оба - обещаю тебе - оба явимся к нему с этим вопросом. А пока - извини…
Аббат, сокрушённо покачав головой, вышел.
Иероним вскочил с кресла и заметался по кабинету, бормоча сам себе:
– О, как прав был тот, кто явился рогатой тенью! Этот Солейль чрезмерно опасен. «Упразднить и предать суду»! Да, его нужно убить. Где эти проклятые посланцы Вадара с их ядом? Сколько мне ещё ждать? Ведь аббат, очевидно, медлить не будет! Что если он вдруг выступит с проповедью, и эта проповедь дойдёт до горожан, до еретиков и их родственников!! Толпа - безумна! Ведь всех работников трибунала сожгут самих, - и не сожгут даже, а разорвут на клочки по дороге к костру. Истинно - очень, очень опасен.
Он замолчал, подошёл к столу, сел и достал белёную, для важных посланий, бумагу.
– Хорошо, что он решился писать в Ватикан. Глупец. Уж там-то знают, как затыкать опасные рты. Но, если спросят: «как ты, Иероним Люпус, допустил?»
