Владимир Гораль - Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда
Однако удача, порой сопутствующая сумасшедшим, отвернулась от него уже навсегда. Лодка вдруг пришла в движение, проход в рубку закрылся и сама надстройка стала быстро уходить под палубу. Носовая часть, ускоряющей ход субмарины, под тяжестью носовых цистерн, наполняемых забортной водой, стремительно на ходу погружалась. Однако хромого командора это не занимало. Он садил из своей пушки в белый свет. Покидая его, он как-бы оставлял за собой последнее слово, с грохотом припечатывая все точки над i. На норвежце тоже началось какое-то движение. По палубам и трапам забегали моряки, видимо была объявлена боевая тревога. Командир корабля майор Бьернсон после обстрела неизвестной подлодкой наконец решил действовать. Не желая дать агрессивной, полнотелой даме окончательно погрузиться,(бог знает какие сюрпризы она преподнесёт из под воды) «Сенье» открыл беглый огонь из носовой орудийной башни.
Кранке наконец прекратил свою бесполезную пальбу и как-будто успокоившись, устало ткнулся лицом в прозрачный щит. Он стоял уже по колено в пребывающей бурлящей воде. Его правая рука скользнула в карман синей куртки. Старик вытащил из кармана небольшой чёрный пистолет и вставил его в полуоткрытый рот. Голова его резко дёрнулась назад и безвольное тело скрылось в пребывающей воде. Через секунду Вокруг «Брунгильды» заплясали пышные водяные фонтаны снарядных разрывов. Вот первый поразил, уже почти скрывшуюся под водой горбатую рубку. Вспышка огня и на месте надстройки образовалась большая зияющая пробоина, в которой на миг сверкнуло ярко-жёлтым и погасло, словно захлебнувшись в хлынувшей ледяной воде внутреннее освещение командирского отсека. Вот ещё один снаряд ударил в неглубоко погружённую кормовую часть подлодки, проламывая палубу и борт, словно кузнечный молот деревянный ящик. Смертельно раненная «Брунгильда» (в девичестве нежная «Джумана» – Жемчужина) продолжила своё последнее свободное, неконтролируемое людьми погружение, в неласковые воды холодного полярного моря.
От созерцания этих драматических событий меня отвлекла знакомая вибрация корпуса траулера. Это ожил, заработал главный двигатель. Значит починили и рулевое. Сквозь непрекращающийся звон в голове и ватную полуглухоту, я услышал требовательный окрик Владлена: «Рулевой, к штурвалу!» Походкой начинающего канатоходца я преодолел десяток метров до середины штурманской рубки. Взглянул на капитана и обомлел. Вместо привычной, седой, слегка дремучей хемингуэевской бороды на его, покрытой угольным налётом (как у поднявшегося из забоя шахтёра) физиономии, красовалась какая-то африканская, в мелкий завиток, смоляная растительность. «А кэп то у нас красавчик» – мелькнула в моей пострадавшей голове фривольная мысль – «Ну просто мавр Отелло в исполнении Бондарчука, только серьги в ухе не хватает. У него наверное ещё и не задушенная пока Дездемона где-то в каюте обретается».Заметив мою несколько отвисшую челюсть, мастер, словно оправдываясь пробурчал: «Опалился малость, пока пожар на пеленгаторной тушили». Я чуть было не ляпнул: «Ничего, Владлен Георгиевич. Вам даже идёт!» Но слава богу, вовремя прикусил язык.
Через несколько минут капитан подошёл ко мне и повертев мою голову своими толстыми пальцами, передал меня на медицинское попечение боцмана. На мостик был вызван другой рулевой с целым лбом и без признаков контузии. Устиныч, промыв рану, перевязал мне голову даже слишком профессионально. На голове у меня, как у раненого на передовой бойца, теперь красовалась шапочка из белоснежного бинта с подвязкой под подбородком. Мой лекарь отправился на полубак, поскольку сторожевик «Сенье» и наш «Жуковск» прочёсывали водную поверхность в поисках выживших, выполняя святую обязанность спасения людей на море. Мне же было велено спуститься в кубрик и улечься в койку, дабы не тревожить сотрясённые мозги. Но куда там. Разлёживаться не было мочи и я тихонько прокрался по трапу на полубак, игнорируя возмущённое ворчание немедленно обнаружившего меня боцмана. Кроме меня с Устинычем на полубаке было ещё несколько наблюдателей из числа матросов. Все внимательно вглядывались в неясное морское пространство, выискивая на воде живых или мёртвых.
Туман, до последнего времени постоянно сгущавшийся, в наступившей после шумного, но скоротечного боя тишине, начал быстро рассеиваться. Задул несильный ветер с норд веста, разгоняя на воде белесую дымку. Всё видимое глазом пространство моря было усеяно, качающимся на волнах мелким, средним и редко крупным мусором. Мазута и соляры на воде было совсем немного, возможно покойная «Брунгильда» была оснащена каким-то альтернативным, необычным двигателем, не потреблявшим дизельное топливо. «Так значит выглядит море после морского сражения». – мелькнула странная мысль – «Это всего два корабля погибло. Подлодка и совсем маленький баркас. Что же творилось на месте торпедированных кригсмаринерами во время войны в этих краях, союзных транспортах».Вдруг совсем недалеко от нашего борта, справа по курсу, словно чёрт из табакерки, из под воды, подпрыгнув над поверхностью вынырнула какая-то ярко оранжевая бочка. Раздался глухой хлопок и бочка стала с шипением надуваться-разворачиваться, превращаясь в обычный спасательный плотик. «Последний привет от утопшей» – услышал я за спиной голос поднявшегося на полубак старпома. Тут же неподалёку всплыла ещё пара таких же средств спасения, правда спасать было уже некого.
Однако увы мне, я ошибался. «Человек за бортом!» – проревел трубным гласом, стоявший у самого форштевня боцман. Слева по курсу на волнах покачивалась какая-то рухлядь, похожая на чёрное кожаное кресло. Высокая спинка с подголовьем была сломана почти до основания и на прицепе из лоскута чёрной кожи, плыла рядом с покачивающимся на волнах сиденьем. В это самое сиденье, обняв его мёртвой хваткой, лёжа лицом вниз, вцепился рыжеволосый человек в чёрном кителе. Быстро спустили шлюпку и подняли мужчину на борт. Он был жив, но без сознания. Живот под мокрым кителем перетягивала сбившаяся повязка, на боку кровоточила сквозная огнестрельная рана. Лицо и шея были в нескольких местах сильно порезаны, как будто осколками стекла. Под руководством немедленно превратившегося в эскулапа Устиныча, из спасённого откачали лишнюю морскую воду, а затем (как и меня, выловленного из-за борта в первом рейсе. (см. Глава 1)) отнесли в салон экипажа и водрузили на длинный стол для дальнейших медицинских мероприятий.
Нетрудно было догадаться, что спасённым был не кто иной, как Штинкер, старпом с «Брунгильды». Устиныч с помощниками раздел его и крепко растёр тело спиртом. После укола камфоры пациент застонал, приоткрыл мутные голубые глаза и что-то пробормотал по французски. Расспросы решили отложить до лучших времён, тем более, что чужие тайны нас больше не касались. Как сказал капитан Владлен:«Этим везучим французом теперь пусть занимаются норвежцы».Наш мастер, войдя в салон, произвёл сильное впечатление на моряков. Кэпу пришлось побриться, чтобы не пугать людей остатками оплавленной растительности на лице. Теперь это был моложавый пухлощёкий мужчина, без прежнего налёта романтичной дремучести. Через пару часов к поискам выживших присоединилась вся группа рыбаков, подошедших с восточной стороны Медвежьего.
