Джон Пристли - Затерянный остров

Когда все разошлись, Терри невыносимо ласковым тоном объяснила, что ее пригласили поужинать на яхте с остальными, но завтра они, может быть, где-нибудь увидятся. Ночевать она будет на яхте, потому что съемки начнутся спозаранку. А Рамсботтому и коммандеру большой привет. Уильям не успел и слова вставить. Если Терри и заметила перемену в его взгляде, то ничего не сказала, а он, выбирая между разговором начистоту и молчанием, выбрал молчание. В отель он вернулся вместе с Эннисом, который сразу же удалился к себе в бунгало. Уильям поужинал с Рамсботтомом и коммандером, обсудил с ними шхуны и рано отправился спать. Второе пребывание на Таити начиналось неудачно.

3

На следующее утро Эннис, видимо, из дружеской симпатии к Уильяму, пригласил его на съемки, предупредив, что сегодня, возможно, последний день. Уильям согласился не раздумывая. Прежде всего ему, конечно, хотелось увидеть Терри, но и на съемки посмотреть было бы любопытно. Они взяли в аренду машину и к середине утра приехали на площадку, располагавшуюся в двадцати милях дальше по берегу, у живописного входа в небольшую лощинку, на полоске белоснежного песка. Посмотреть было на что. На двух грузовиках громоздились камеры и звукозаписывающее оборудование. Великий и ужасный Джозеф Сапфир в полосатом яхтенном костюме восседал в режиссерском кресле с фамилией, написанной на спинке белой краской. Вокруг суетилась свита — то и дело кто-то срывался с места, видимо, летя со всех ног исполнять указание. Уильям заподозрил, что неудача должна караться как минимум смертной казнью, иначе все это лишается смысла. Сапфир, как явный и непреложный кесарь в этой киноимперии, непременно должен обладать властью казнить и миловать своих подданных.

Там же стоял со своими подручными режиссер фильма, Майзен. И без того на редкость некрасивый, в зеленом берете и зеленой шелковой сорочке он напоминал распаренную лягушку, не переставая курил трубку и общался исключительно со своими двумя помощниками. Тем не менее в нем чувствовалась внушительная сила. Эннис шепнул, что Сапфир заплатил Майзену бешеные деньги, чтобы переманить с теплого местечка на берлинской студии «УФА» в голливудскую глушь. Что-то в самой позе герра Майзена — в простом повороте головы — выдавало презрение ко всей этой сапфировской затее. Лягушка, снизошедшая до работы с головастиками.

Дальше толпились местные, занятые в качестве статистов. Съемки они вполне резонно воспринимали как забавный способ заработать пару франков и повеселиться на природе. Мистер Сапфир явно это чувствовал и явно раздражался, судя по тому, с какой частотой он отправлял посыльных к ответственному за массовку. Будь его высочайшая воля, десяток разгильдяев уже болтались бы на пальмах или валялись с отрубленной головой.

Еще там была мисс Аврил Пакстон — вблизи напоминающая наспех набросанный маслом портрет красавицы, однако моментально оживающая в кадре, в солнечных лучах, заменявших собой студийные софиты. Точно так же вел себя и невыносимый Карлос Дивега, вульгарный экзотический красавец. Кроме них, были и другие актеры, и среди них радостная, возбужденная Терри, при виде которой у Уильяма защемило сердце. Дополняли картину оператор и техники, а чуть поодаль расположились кружком пришедшие посмотреть островитяне — с едой, питьем, детьми, музыкальными инструментами и легкомысленным расхолаживающим отношением ко всему делу, которое наверняка уязвляло мистера Сапфира.

Когда включались камеры, все умолкали, повинуясь усиленному мегафонами окрику пятерки помощников: «Тишина на площадке!» После каждого дубля — а дубли повторялись снова и снова, раз за разом — вновь поднимался гвалт, потому что все до единого, за исключением Майзена, начинали отдавать распоряжения и делиться мнениями, перекрикивая друг друга. Островитяне, чтобы не ударить в грязь лицом перед американцами, тоже принимались драть глотку и хохотать. Уильям как зачарованный наблюдал за чередованием тишины и хаоса. Вся обстановка напоминала сумасшедший дом — в ней, как в лице Энниса, причудливо сочеталось притворство с цинизмом. Уильяму представилось, как миллионы и миллионы людей по всему миру застывают в креслах, завороженные хрупкими и недолговечными плодами фантазии мистера Сапфира, зреющими под этим голубым небом. Вроде бы в кадре Таити — сверкающая лагуна с одной стороны и величественная гора в пурпурно-изумрудной мантии с другой стороны, и в то же время это лишь иллюзия. Они хотят, чтобы у миллионов зрителей за тысячи миль отсюда захватывало дух при виде этой неповторимой экзотики, однако ни Сапфира, ни Майзена, ни остальных киношников окружающая красота не трогает, местная жизнь не волнует, а коронованные пики хребта Диадем не удостаиваются даже взгляда. Как объяснял Эннис, для них это просто «натура», продолжение студии и Голливуда.

Как же странно… Мир, начинал понимать Уильям, постепенно превращается в одну большую съемочную площадку. Наступила эпоха целлулоида, недалек тот час, когда границы между кино и действительностью сотрутся окончательно и мы перестанем отличать настоящие исторические события от съемочных эпизодов. Общими усилиями мистера Сапфира и его коллег вымысел и реальность сольются воедино.

К Уильяму с Эннисом подошел мистер Финберг, один из главных полководцев мистера Сапфира.

— Пат, мистер Сапфир просит тебя на два слова.

— Что на этот раз? — скривился Эннис. — Очередная свежая идея?

— Угадал. Хочет поменять концовку.

— Так и думал. — Эннису доставляло видимое удовольствие оправдание его самых худших предположений. — Хорошо. Сейчас подойду. Вы, Дерсли, тоже давайте со мной, я вас представлю нашему самодержцу. Вот тут-то, — продолжил он уже на ходу, — меня и уволят с концами. Увидите. И вуаля — я на свободе, а совесть моя чиста.

Мистер Сапфир — короткий перебитый нос, широкий узкогубый рот, сеть тонких морщинок по всему лицу — приветствовал Уильяма с доброжелательной снисходительностью.

— Как там у вас в Англии, мистер Лесли, много наших картин показывают?

Уильям, озадаченный «мистером Лесли», все же сообщил, что да, довольно много.

— Хорошие мы фильмы снимаем, а?

Уильям подтвердил. Отреагировать по-другому он не смог бы при всем желании. Со стороны над мистером Сапфиром можно было потешаться сколько угодно, однако в непосредственном присутствии перечить ему желания не возникало. Он властвовал безраздельно, не допуская и мысли о бунте. Уильям заподозрил, что Эннис тоже не отважится дерзить и все это время просто бахвалился.

— Вам посчастливилось попасть на съемки величайшей картины «Сапфир студио», — самодовольно проговорил мистер Сапфир. — Так что смотрите во все глаза.