Патрик О'Брайан - Остров отчаяния

Стивен про себя вздохнул. Хирепат ему нравился, и он сожалел о спровоцированном и необходимом предательстве этого молодого человека, и его последующих страданиях. Но на дальнем конце поручня обнаружилось дружелюбное лицо: открытая, приветливая улыбка.

— Доброе утро, Баррет Бонден, — произнес он. — Чем занят?

— Доброе утро, сэр. Новыми кранцами для бизани. Прекрасное ясное утро для этого времени года, сэр.

— Я нахожу, что оно неприятно холодное и промозглое, а ветер — пронизывающий.

— Ну, может быть, немного прохладный. Кобб говорит, что чует лед. Он был китобоем, а они могут учуять лед издалека. — Оба посмотрели на Кобба, и китобой покраснел, низко склонившись над своим кранцем.

«Лед», — подумал Стивен, входя в кормовую каюту. — «И возможно, огромные южные пингвины, ушастые тюлени, морской слон… Как бы я хотел увидеть гору льда, плавающий остров».

— Киллик, доброе утро, как он?

— Доброе утро, сэр: ночь прошла хорошо, настолько спокойно, насколько можно ожидать.

Возможно, ночь и прошла спокойно, но Джек все еще казался замкнутым и отстраненным: несомненно, у него прилично болела голова. Тошнота наличествовала точно — капитан так и не прикоснулся к обильному завтраку, что приготовил Киллик. Но Стивен был доволен состоянием ноги, а когда Джек заявил о своей решимости присутствовать на палубе при полуденном наблюдении, Стивен согласился, только настоял, что должна быть надлежащая поддержка, и шерстяная поддевка.

— Ты также можешь принять мистера Гранта, если захочешь, — прибавил он. — Несомненно, ты жаждешь узнать состояние корабля, но лучше бы говорить негромко и сохранять спокойствие, насколько это возможно.

— Ох, — отозвался Джек, — я послал за ним, как только проснулся, и спросил, какого дьявола он изменил курс без приказа. Стрелка, — неосторожно кивнув на компас, подвешенный над его кроватью, Обри поморщился от боли, — указывала на норд-ост, а затем норд. Можно подумать, будто я погиб в сражении. Я быстро убедил его в обратном… Что за громкий голос слышен? Осмелюсь предположить, что у его матери голос был как иерихонская труба. Ну что там?

— Мистер Байрон, сэр, — произнес Киллик, — спрашивает разрешения доложить об айсберге с наветренной стороны.

Джек кивнул, и снова поморщился. Когда вошел Байрон, Стивен поднялся, приложил палец к губам, и вышел из комнаты. Молодой человек, соображающий быстрее мистера Гранта, прошептал:

— Айсберг с наветренной стороны, сэр, если вам будет угодно.

— Очень хорошо, мистер Байрон. Как далеко?

— В двух лигах, сэр, на вест-зюйд-вест полрумба к весту.

— Ясно. Прошу приглушить склянки, они отдаются прямо у меня в голове.

Приглушенный колокол так и звонил весь день, на корабле установилась кладбищенская тишина, да такая, что те, кто находились рядом с люками, могли отчетливо слышать хныкание младенца миссис Босуэлл в кубрике.

Хныкание утихло, когда девочка уткнулась красным, сморщенным личиком в коричневато-жёлтую грудь матери.

— Вот, бедный сладенький ягненочек, я вернусь за ней через час, — сказала миссис Уоган.

— А вы ладите с этими маленькими созданиями, полагаю, — сказал Стивен, провожая Луизу обратно в ее каюту.

— Я всегда любила детей, — отозвалась та, и казалось, собиралась продолжить.

После паузы, в течение которой ничего не произошло, Стивен произнёс:

— Перед прогулкой с мистером Хирепатом, которую вынужден просить вас сегодня совершить раньше, чем обычно, Вам следует надеть самые теплые вещи из тех, что у вас есть. Вы пожелтели и выглядите изможденной в последние дни, а воздух сейчас чрезвычайно влажен. Рекомендую надеть две пары чулок, две пары кальсон из тех, что хорошо прикрывают поясницу, и шубу.

— А по-моему, доктор Мэтьюрин, — ответила миссис Уоган, засмеявшись, — по-моему, это как раз вы выглядите бледнее мертвеца. Говоря, что я плохо выгляжу — вы затрагиваете тему, которой касаться не следует.

— Я врач, миссис Уоган: временами долг заводит меня за человеческие рамки так далеко, как постриг — священника.

— Так значит, медики не относятся к своим пациентам как к себе подобным?

— Скажем так: когда меня вызывают к леди, я вижу женское тело с большими или меньшими отклонениями от своих функций. Вы можете сказать, что это привычка мозга, который пытается смягчить стресс, и я полностью с вами соглашусь. И всё же для меня пациент не является женщиной в общем смысле этого слова. Галантность будет неуместна, и даже хуже — ненаучна.

— Если бы в ваших глазах я выглядела лишь телом с некоторыми отклонениями, меня бы это очень огорчило, — произнесла миссис Уоган, и Стивен заметил, что в первый раз за всё время их знакомства её самообладание далеко от совершенства. — И всё же… Вы помните, что в самом начале этого плавания вы были настолько нетактичны, что спросили, не беременна ли я?

Стивен кивнул.

— Что ж, — сказала она, теребя кусочек голубой шерсти, — если бы вы спросили меня сейчас, я вынуждена была бы ответить «да».

После стандартного обследования Стивен сказал, что пока слишком рано что-то утверждать наверняка, но, возможно, она права. В любом случае, ей следует больше обычного заботиться о себе: не допускать корсетов, тугой шнуровки, высоких каблуков, любых послаблений в диете и других вольностей.

До этого момента миссис Уоган была серьёзна и немного нервничала, но упоминание о вольностях в этом пустынном океане (полбаночки джема, три фунта печенья и фунт чая — вот и всё, что осталось от её запасов) заставило её рассмеяться с таким весельем, что Стивену пришлось отвернуться для сохранения своего достоинства.

— Простите меня, — наконец сказала она. — Я сделаю всё, как вы говорите, очень добросовестно. Я всегда хотела иметь своего ребёнка, и хотя это случилось, возможно, довольно неожиданно, он должен получить лучшее, что я могу дать. И позвольте выразить, — добавила она с дрожью в голосе, — насколько я ценю вашу тактичность. Даже имея дело с доктором Мэтьюрином, я боялась этого разговора, вернее следует сказать, признания, с практически неизбежными личными вопросами. Вы оказались даже добрее, чем я надеялась: я вам очень благодарна.

— Пустяки, мэм, — ответил Стивен.

Но вид блестящих слезинок в уголках её глаз, полных откровенной признательности, привел Стивена в глубокое смущение, и он был рад, когда Луиза продолжила мрачным, несвойственным для неё голосом:

— Как я хочу, чтобы слухи о том, что капитан умирает, оказались выдумкой. Я слышала этот ужасающий приглушённый колокол, и все моряки говорят Пегги, что этот звон по его душу.