Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев
– Водку не пью отродясь, – ответил на это деревянных дел мастер, – а вот кефир с удовольствием, лучшая для меня затея.
– Тогда на эти деньги я тебе кефир и подарю. Десять пол-литровых бутылок получится.
Якорь выгрузили на причал, днём из цеха подтащили цепи. Гоша на своём кране марки GANZ работал в тот день особенно красиво и чётко. Всё было сделано по уговору. Настоящий якорь – в утиль, самодельный – на штатное место в левый клюз. Крановщик получил свои комиссионные, команда «заговорщиков» – нигде не учтённую тринадцатую зарплату, которую поделили по братски, а «колобаха» – обещанные десять бутылок ацидофилина. Вечером новый якорь, как следует, обмыли и стали готовиться к рейсу. А третий механик всё время ходил за боцманом и назидательно напоминал:
– Говорил же тебе, что деньги на земле валяются. Просто нужно чаще под ноги глядеть и успевать нагибаться. Смотришь, и семья с голоду не опухнет.
– Да, да, – отзывался боцман, – теперь верю. Главное, чтоб зрение в этом плане не притупилось. Ремонт успешно завершался.
Рейс у нас был не длинный. Два месяца мы блуждали по Европам, потом зашли в большой английский порт Кардифф в Бристольском заливе, а далее, пересекши довольно широкий пролив Святого Георга, со стороны Кельтского моря зашли в просторное устье реки Барроу. Это графство Уэксфорд на юго-востоке Ирландии. Устье быстро сужалось, и в районе Ватер-форда нам пришлось взять на борт ирландского лоцмана. Конечной точкой для нас был небольшой городок Нью-Росс. Дальше морские суда уже не заходили: берега сужались, фарватер мелел. Да и в Нью-Росс можно было попасть только по большой воде, когда океанский прилив поднимал собою мутные артерии многочисленных рек Ирландии до уровня, достаточного для прохождения судов малого и среднего тоннажа. К таким рекам относилась и Барроу, по которой мы шли средними ходами, красиво вписываясь во все её причудливые изгибы.
При подходе к порту назначения лоцман предупредил, что река в районе Нью-Росса довольно узкая, будем разворачиваться на 180 градусов через якорь и становиться к пирсу правым бортом. Значит, в нужном месте нужно будет бросить левый якорь и, застопорив якорь-цепь, разворачиваться, используя силу приливного течения. Капитан, услышав про левый якорь, так высоко поднял брови, что его служебная мица переместилась на затылок.
– А нельзя ли развернуться через правый якорь? – веско спросил он. – У нас рабочий якорь именно правый. А левый резервный, отдаём только в крайних случаях.
Он подошёл к старпому, который тоже находился на мостике, и сказал ему в сердцах, нервически качая головой:
– Ну, как ему объяснишь, что левый якорь отдают только идиоты? Я двадцать лет на этом пароходе и всегда пользовался только правым. Левый – плохая примета. Разве ирландец сможет это понять? Боюсь, плохо это кончится.
Наконец, поравнявшись с нужным причалом, лоцман отдал команду застопорить машину, переложить руль лево на борт и сбросить левый якорь на длину одной смычки.
Поскольку по морской субординации за лоцманом всегда остаётся последнее слово и его командам должны неукоснительно подчиняться, капитан поставил машину на «стоп» и с видимой досадой просипел в микрофон внутрисудовой связи:
– Отдать левый якорь!..
Боцман в это время стоял на баке у брашпиля в ожидании ослабить правый ленточный тормоз и, услышав команду, не поверил своим ушам.
– Что за комиссия, Создатель? – взмолился он. В кои веки мы отдавали левый якорь? Это же катастрофа?
Баковый матрос Семён, зная все тонкости якорных пертурбаций, аж присел на корточки и, сжав голову руками, произнёс сквозь зубы:
– Что ж теперь будет, Господи?!
– А что будет, то и будет, – в отчаянии произнёс боцман, – видно, так лоцман велит.
Он перешёл к левому якорю, ослабил ленточный тормоз и стал ждать. Поскольку якорь большого веса не имел, то долго стоял в клюзе задумавшись, но потом всё-таки стал медленно сползать в воду. Сначала по инерции он погрузился до самого вертлюга, а потом благополучно всплыл и лежал на воде, как купальщик, отдыхающий на спине. Боцман, как и положено, доложил по переговорному устройству:
– Мостик, мостик, якорь отдан, но тонуть не хочет! Как поняли?
Капитан поправил мицу на голове и удовлетворённо произнёс:
– Та-а-ак! Я ж предупреждал! Говорил же – плохая примета! Вот она и сбылась тут же, Иван Петрович!
Обстановка стала критической, лоцман стоял в явном мускульном ступоре, часто хлопал глазами и раздувал ноздри, как беговая лошадь. За всю свою многолетнюю деятельность ничего подобного он не видел. Капитан понял: ещё минута и наш пароход снесёт причал. Он подбежал к рулевому, переложил руль на другой борт, поставил ручку управления главным на полный назад и приказал старпому:
– Кричи на бак – отдать правый якорь!
На этот раз якорь с шумом ушёл в воду, и судно стало разворачиваться по оси якорной цепи, как стрелка на циферблате. Ошвартовались к пирсу в одно касание.
– Вот так сразу надо было! – заметил капитан лоцману.
Лоцман, ещё не до конца отошедший от шока, только и сказал на прощанье:
– Считайте, что я ничего не видел. Разбирайтесь тут сами, почему у вас якоря плавают.
Когда капитан позвал к себе боцмана для разъяснений, тот честно признался:
– Необъяснимо всё это, Пётр Сергеевич. Как русская душа загадка, так и всё, что творится вокруг неё, тоже есть загадка и недоумение.
Tomorrow
В 70-е годы стали мы часто захаживать на западный берег африканского континента. Заходы были весьма экзотические. И самое интересное, что куда бы мы ни попадали, – будь то Дакар, Монровия, Сьерра-Леоне или Пуэнт-Нуар, – всюду происходили какие-либо приключения или просто мелкие, а то и крупные, недоразумения, которые обязательно оставляли неизгладимый след в памяти.
Одно из таких недоразумений, которое можно отнести к разряду средних, произошло на внутреннем рейде столицы Сьерра-Леоне, что в переводе с французского означает Львиная Гора. Мы стояли в ожидании причала в глубокой бухте, в которой отражались обступившие её зелёные холмы Африки, похожие больше на горы. Поэтому и вода в бухте казалась зелёной, а вернее – иссиня-зелёной. По этой прекрасной тёмной поверхности ходили, пересекаясь под разными углами, узкие африканские пироги. Пироги эти были классическим образцом долбёжного искусства, т. е. выдолблены из цельного куска дерева, к которому для пущей остойчивости привязывался на поперечных шестах вынесенный вдоль борта плавучий балансир – вторая, но гораздо меньшая пирога, являющаяся противовесом первой и препятствующая случайному переворачиванию. Всё сооружение напоминало своеобразный катамаран, на котором, наверняка, местные жители выходили и в прибрежную зону океана.
Одна из пирог направилась в нашу сторону и подъехала к самому борту. На корме
