Запас прочности - Леонид Сергеевич Соболев
Через неделю к Виктору в отсек зашел заместитель по политчасти. Он и раньше приходил: постоит несколько минут в стороне, или отзовет мичмана Клюева, или к трюмным залезет. А потом вылезет и, вытирая руки ветошью, скажет:
— Ты знаешь, Виктор Палыч, что у Щеглова мать второй месяц в больнице? Не знаешь? Вот то-то. Надо бы отпустить его суток на десять. Как у него с дисциплиной?
На этот раз заместитель позвал всех, кто был в отсеке.
— Поздравьте своего лейтенанта, — сказал он. — Он получил отдельную однокомнатную квартиру, и даже, кажется, на солнечной стороне. Поздравляю тебя, Виктор Палыч… Дом восемнадцать, квартира восемь… Заслужил. И твоя Татьяна Ивановна заслужила…
И пора. Четыре месяца после приезда Тани они жили по комнатам уезжавших в отпуск офицеров. Переезжали раз пять.
В апреле лодка ушла в море.
Такого снегопада, как в день отхода, Виктор не видел ни разу. Швартовая команда дважды счищала снег с надстройки, но через пять минут лодка снова становилась белой. Ветра не было. Под моторами лодка отползла от пирса. Вода кругом была черной и матовой.
Снег шел, наверно, надо всем Северным флотом.
Они прошли сетевые заграждения, брандвахтенный корабль отбил им морзянкой «Счастливого плавания», они миновали скалы, у которых понизу тянулась черная отливная полоса, вышли из фиорда и дали ход турбиной. По бокам от форштевня в воде образовались глубокие ямы, и гладкий горбыль воды встал с обеих сторон около рубки. Через час они задраили верхний рубочный люк, а отдраивали его через два месяца, когда снова входили в фиорд.
Смысл того, что Виктор является командиром турбинного отсека, доходил до него медленно. Все же они крутились сами по себе, эти турбины. Виктор их не чувствовал. Он отдавал приказания старшине команды, он приказывал матросам, его приказания были верными, они мгновенно выполнялись, но он не ощущал турбину нутром. Иногда ему казалось, что под кожухом, под рубашкой турбины и нет никакого ротора. Эта умозрительная чушь была столь сильной, что он ловил себя на мысли: пойти и посмотреть — вращается ли линия вала… А отсек жил, не замечая его заботы или не желая ее замечать. Виктор стоял вахты, сменялся, снова стоял. И опять ощущение, что тут могли бы обойтись и без него, подкралось и схватило. Слишком гладко и хорошо все шло в отсеке…
Мичман Клюев, старшина команды, носился по отсеку именно как белка. Он перелезал через корпуса турбин, совал всюду свой полутораметровый стетоскоп, замирал на мгновенье, прислушиваясь к работе подшипников, исчезал в трюме, появлялся; без всякой видимой для Виктора причины вдруг подкручивал что-то или отдавал, и при этом улыбка у парня была все время не от уха до уха, а прямо от плеча до плеча. Виктор завидовал мичману черной завистью.
Почувствовал он свой отсек на пятой неделе похода. Произошло это так.
В соседнем отсеке лопнула трубка в системе забортной воды. Под перископ командир всплыть не мог из соображений скрытности. Ремонт стали делать на глубине. Соседний отсек «надули», то есть дали им избыточное давление — иначе снимать лопнувший патрубок было нельзя. Турбинный отсек поддули тоже: у отсеков была общая масляная система, и если в одном будет «икс» атмосфер, а в другом четверть «икса», так масло сползет к тем, у кого четверть, а на валах станет сухо… А это перегрев. Турбинному было приказано задраиться, и в отсек дали давление.
Бутерброд всегда падает маслом книзу. Когда патрубок в соседнем отсеке был снят, вышла из строя холодильная машина, которая делала турбинный отсек обитаемым. Температура в турбинном подскочила рывком. Виктор закричал по телефону в центральный, но там уже и сами знали. Приказали держаться и ни в коем случае дверей не отдраивать, а холодильную машину, сказали, сейчас наладят… Через десять минут в отсеке уже было трудно дышать, через пятнадцать — очень трудно. В отсеке висел туман, матросы сбрасывали одежду. Виктор разделся тоже. Воздух обжигал плечи и сушил горло.
Мичман пустил аварийный душ, который хлестал прямо на железный настил — на пайолы, и теперь они один за другим залезали на несколько секунд под холодную воду.
Потом в отсеке стало уже как в парной. Поручни, кожухи, маховики клапанов — все нагрелось. Сквозь подошву сандалий Виктор чувствовал раскаленный настил. Мокрые спины матросов постепенно краснели. Все стояли непрерывной очередью к душу. Руководство лейтенанта Макарова сводилось к тому, что он смотрел на термометр не сам, а поставил около него двух матросов, которые менялись через десять минут. Через каждые пять градусов Виктор докладывал в центральный. Центральный приказывал держаться и ни в коем случае не отдраиваться. Предупреждали, что это может привести к общей аварии…
Бутерброд всегда ведет себя одинаково. Душ в это время заглох. Температура росла. Виктор чувствовал, как сердце колотится где-то в шее. Пот тек из-под волос, он был горячим. Виктор заорал в центральный, чтобы дали воду в душ, и выругался прямо в мембрану. Ответил ему сам командир БЧ-5.
— Знаем, — сказал он. — Делают. Командиру отсека находиться у переборки в шестой.
Он знал, наверно, что будет дальше.
А дальше было вот что. Находился у Виктора в отсеке огромный матрос — он банку сгущенки накрывал ладонью, и было незаметно — есть у него что-нибудь под рукой или нет. А сейчас между ним и дверью стоял Виктор.
Виктор крикнул ему, чтобы шел обратно, но турбины ревели, и он едва слышал собственный голос.
— Что же нам подыхать тут… — Виктор понял его слова по движению губ. Язык у матроса еле ворочался, рот был полуоткрыт.
— Обратно! — крикнул Виктор. — Отойди от двери!
Матрос смотрел на Виктора сквозь туман и, видно было, уже плохо соображал от жары. Лицо у него подергивалось, рот открывался.
— Пустите, — сказал матрос. — Я, товарищ лейтенант, упаду сейчас… Меня не поднимете…
— Корнеев! — закричал ему прямо в лицо. — Возьми себя в руки!
Корнеев надвигался. Он не отталкивал Виктора, он просто подвигался к двери и, как слепой, через плечо лейтенанта тянулся к рукоятке дверной кремальеры. Виктор оттолкнул его руку, и от этого резкого движения у него самого все завертелось в глазах. Он понял, что сейчас упадет. Спиной он прислонился к рукоятке кремальеры, и она его обожгла.
Корнеев лез на Виктора животом и что-то бормотал — за грохотом Виктор не слышал.
И вдруг
