Избранное. Том второй. Повести и рассказы - Святослав Владимирович Сахарнов
За моей спиной послышалось осторожное шуршание. Кто-то пробирался через кусты. Шорох дошёл до канавы, опустился в неё, превратился в поскрипывание и шум песчинок.
Я осторожно повернул голову.
На сером асфальтовом островке появилась тень. Покачиваясь и постукивая, тень пересекла дорогу и неслышно скрылась в лесу.
Я сидел неподвижно.
И тогда шорохи стали возникать со всех сторон. Они приближались, на дороге появлялись призрачные тени. С лёгким стуком они перебегали асфальтовую реку и скрывались всё в том же направлении — к морю.
Я видел тени, но не видел тел, которые отбрасывают их!
Чудеса!
У самых моих ног послышалось пощёлкивание и возникла очередная тень. В слабом звёздном свете я с трудом разглядел её хозяина. Зеленовато-серый, под цвет асфальта, большой краб крался, осторожно переставляя ноги. Приседая, он выбрасывал вперёд очередную пару, и при этом панцирь его задевал асфальт.
Ритмично постукивая, краб плыл по асфальтовой реке.
Я вскочил, в два прыжка догнал животное и накрыл его ладонью.
Дома я разглядел добычу. Краб был бледного молочно-жёлтого цвета. Серым или зелёным он казался только при свете звёзд. У него был массивный толстый панцирь и длинные, приспособленные для пешего хождения ноги.
Я перевернул животное на спину и присвистнул. Так вот оно что! На брюшке, прижатая подвёрнутым хвостом, чернела гроздь влажной икры. Это была самка, которая направлялась к морю, чтобы оставить там свою ношу — тысячи икринок, которые должны дать продолжение её роду.
Вот в чём разгадка упорного движения крабов через дорогу.
Я поднял крабиху, отнёс её к тому месту, где поймал, и, положив на асфальт, отнял руку.
Животное приподнялось на суставчатых ногах и, не останавливаясь, не пытаясь скрыться, продолжило путь, прерванный полчаса назад.
Один краб… второй… третий… Постукивая панцирями и волоча за собой тени, животные, которые когда-то покинули океан и стали жить в лесу, вновь, повинуясь могучему инстинкту продолжения рода, торопились к воде.
ОСТРОВ ВОДОЛАЗОВ
Повесть
Глава первая,
в которой ещё ничего не происходит
Сад был пуст. Сырой ленинградский полдень шелестел ветками, в мелких лужах плавали случайные листья, бронзовый памятник Екатерине поднимался как взрыв, плащ императрицы отсвечивал зеленью.
Аркадий с любопытством разглядывал меня — мы столкнулись нос к носу у садовой решётки, напротив входа в Публичную библиотеку.
— Здорово, Серёга, — произнёс наконец он. — Рад тебя видеть. Что здесь?
— Пришёл поработать.
— По-прежнему в газете?
— Тружусь. А ты — в институте? Не ушёл. Всё крестьянские волнения, восемнадцатый век?
Аркадий рассмеялся.
— Нет, не получилось. Вернее, получилось, но ничего особенного, рядовая работа. Теперь занимаюсь историей географических открытий. В основном — Дальний Восток. В отпуск не собираешься?
— Есть такая мысль. А ты?
— Хочу в командировку. Надо бы махнуть во Владивосток или на Сахалин. Понимаешь, набрёл я на одну историю… Сперва показалось — пустяк, но попробовал разобраться — в ней что-то есть!.. Слушай, а что, если тебе прийти вечером ко мне? Посидим, потолкуем. Кое-что покажу. Придёшь?
Мне всегда было трудно ему отказывать. Я вздохнул:
— Ладно.
…Ах, Аркадий, Аркадий! Мы выросли в Харькове в трудные предвоенные годы. С вечера занимали у булочных очередь за хлебом. Тревожные ночи горели над нашими головами, они горели, роняя звёзды на тусклые крыши домов. Мы сидели с Аркадием на краю тротуара и при свете электрического фонарика перечитывали потрёпанную книгу «Путешествие вокруг Чукотки».
…Тусклым сентябрьским днём дежнёвские кочи прошли мыс. Коричневые, с белыми снежными языками каменные берега тянулись по правому борту.
Пал ветер, и казаки, свернув парус, достали вёсла. Мерный скрип уключин возник над морем. Семь кочей, как усталые воины, растягиваясь в цепь, шли вперёд. Они шли уже третий месяц, то прижимаясь к берегу, то ненадолго отдаляясь от него, от жёлтых светящих из-под воды мелей.
— Этот, што ли, тот нос, Семейка? — крикнули с вёсел.
Дежнёв мотнул головой. Точно, он — Большой Каменный Нос. Никто ещё не обходил того носу.
Оглянулся Семён. На последнем коче Герасим Анкудинов с людьми. Воровские люди. Бил челом Семён перед походом — не пускать Герасима Анкудинова с ним на далёкую Анадырь-реку. Всего от таких людей ожидать можно. Ушла челобитная в Якутск к воеводе Василию Николаевичу Пушкину. Да разве удержишь таких — у Герасима вор на воре, один другого бойчее…
Влево посмотрел Семён. Там из-за моря — горы. Белыми зубьями торчат против чукотской земли. А какие — никому неведомо.
Нос остался позади. Синее облачко поползло вниз с каменной кручи, добежало до берега, упало на воду, понеслась по воде чёрная полоса — идёт буря.
Пройдёт семь лет, и напишет в Анадырском острожке — крепости служилый человек Дежнёв новую отписку воеводе. Вспомнит те страшные дни:
«А тот Большой Нос мы, Семейка с товарищами, знаем, потому что разбило у того носу судно служилого человека Ярасима Онкудинова с товарищами. И мы, Семейка с товарищами, тех разбойных людей имали на свои суды».
Выручил тогда Семён Дежнёв нелюбимого спутника. Да всё равно не судьба. Недели не прошло — ударила новая буря, разметала суда.
«…И носило меня, Семейку, по морю… всюду неволею и выбросило на берег в передний конец за Анадырь-реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек. И пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шёл я, бедной Семейка с товарищами, до Анадыри-реки ровно десять недель и пали на Анадырь-реку вниз близко моря».
— Они дошли, Серёга, — шептал мне в ухо Аркадий. Он помнил всё написанное в книге наизусть.
Эти бессонные ночи сблизили нас.
Летом сорокового года я уехал в Ленинград. Помахивая облезлым чемоданчиком, шёл по Невскому, в чемоданчике лежали пачка учебников и тетрадь в липком зелёном переплёте. В тетради были стихи, я писал стихи и собирался в военно-морское училище. Я хотел стать флотоводцем.
Война перевернула всё. Я ушёл с флота сразу же после её окончания — два ранения, и потом я чересчур много думал о стихах. Зелёная тетрадь погибла в болотах под Лугой. Её место заняли другие тетради —
