ТОМ ШЕРВУД - Серые братья
Это было письмо.
«Свет мой небесный родная навеки Алис. Завтра схватка из которой живым мне не выйти. Скажи Томику что отец его был хорошим. Прощайте все родные мои любимые навсегда. Бэнсон».
– И… Что?! - я поднял глаза на однорукого гостя.
– Он умер при мне, - скорбно качая головой, ответил тот. - Нас было пятеро. Нас заперли в пещере. Против нас были наёмники «охотников за черепами». Шестьдесят человек. Утром должен был начаться штурм. Бэнсон взял у меня обещание, что я останусь жив и отвезу в Бристоль это письмо. Он надел мне на шею цепь и конец её привалил огромным камнем. Для того, чтобы я смог сойти за раба, и меня не зарубили бы, как остальных. Так и вышло. И вот - я здесь.
– Где… - глухо спросил я, - он… похоронен?
– Нигде, - ответил, качая головой, горевестник. - Тела моих четверых товарищей - и Бэнсона тоже, и своих два десятка они вывезли на шлюпках и сбросили в море.
– Ты видел?
– Я видел.
– Кто эти «охотники» и как их найти?
– Бэнсон сказал, чтобы вы просто ждали. Если понадобится ваша помощь, мистер Том, к вам придёт человек.
– Какой человек? От кого?
– Он должен вам будет сказать, что его послали «Серые братья».
Больше минуты в кают-компании стояла тягостная тишина.
– Вы останетесь на пару дней у нас? - спросил я, - и не узнал своего голоса. - Мне бы хотелось вас расспросить…
– Нет, мистер Том. Я и так прождал вас отчаянно долго. А у меня, как вы понимаете, остались кое-какие личные счёты.
– К «охотникам за черепами»?
– К «охотникам за черепами».
– Так может, и я… - Тут я увидел, что отразилось на лицах у моих матросов, и поправился: - может, и мы…
– Я один раз уже сказал, мистер Том. Нет. Бэнсон на Небе будет вам благодарен, если вы не оставите своей заботой его семью, и дождётесь кого-нибудь из «Серых братьев». За сим - позвольте откланяться. Времени не просто мало - его отчаянно мало. - И, останавливая мою следующую фразу, нацепляя свою рваную треуголку, закончил: - Ни в деньгах, ни в каких-либо иных средствах нужды у меня нет.
И вышел. Через минуту за окном простучала копытами лошадь. Я нашёл взглядом Эвелин, и она ответила на мой безмолвный вопрос:
– Алис уже знает…
– Где она? - вставая с неимоверным трудом, как будто на плечах моих лежала наковальня из заброшенной кузни замка «Шервуд», спросил я.
– Наверху, в своей комнате. С маленьким Томом.
Отстегнув шпагу и передав её Эвелин, я на одеревеневших ногах стал подниматься наверх. Дойдя до комнаты Бэнсона и Алис, я встал, понимая, что у меня нет сил ни постучать, ни открыть эту дверь.
– Кто там? - вдруг послышался слабый голос.
«Томас», - хотел произнести я, и не смог. Вместо этого толкнул-таки дверь и переступил порог.
Алис сидела на скамье возле детской кроватки. На руках у неё был крохотный человек с тёмно-карими Бэнсоновыми глазами. Простучав каблуками (звуки шагов принеслись в мои уши как выстрелы) я подошёл и опустился перед Алис на колени. Сказал всего лишь два слова:
– Прости меня…
Она сидела, зажав ладонью рот. Потом отняла руку, прикоснулась к моей голове. Всхлипнула. Заскрипев зубами, я встал и быстро вышел из комнаты. Взбежал в свой, пристроенный над третьим этажом кабинет, встал посередине его, пригнувшись, как перед прыжком, и несколько минут дико орал. Орал, надрывая гортань, по-звериному воя, выбрасывая из себя слёзы и боль.
Потом, - я помню, - долго сидел за столом, напротив камина, уставившись на сжатые, лежащие на столешнице кулаки. Время от времени меня окатывали волны глубокой, мучительной дрожи. Но к тому времени, когда наверх ко мне пришла Эвелин, я вполне уже владел собой.
– Собрались? - спросил я её.
– Собрались.
Мы спустились вниз, на второй этаж, где за овальным столом стояла плотная шеренга людей. В руках у них были грубые матросские кружки с ромом. Одна кружка стояла на столе - тоже с ромом, накрытая ломтем хлеба.
Вот так Судьба качнула весы, на второй чаше которых лежало моё недавнее счастье.
ВСТРЕЧА С ПРИЗРАКОМ
Чем только можно старался я отвлечь Алис от тяжёлых дум и страданий. Поэтому, когда выпал нежданный снег, я снарядил и отправил кортеж в безжизненный и прекрасный замок Шервуд. Поехали все - даже Луис и Анна-Луиза со своим малышом, - чтобы Алис и Томик были в «детской» компании.
Ехал с нами и «новичок». Им был, - как бы это вас ни удивило, - японец Тай. Он достаточно хорошо уже говорил на английском, так что был в состоянии объяснить мне, что желает жить в замке и выполнять работу, названия которой в английском языке не существует. Я помнил, как он с «Хаузена» пришёл в мою команду, и кем он был для меня в день сражения на плантациях Жабы, и в бешеной схватке с легионерами Города, и в Багдадском плену. Помнил - и согласился мгновенно, без даже самого короткого колебания. (В тот миг он пристально смотрел мне в глаза, но я тогда не придал этому значения.)
Разумеется, нашему выезду предшествовала подготовка.
Когда передние кареты миновали выгнутый, с новыми некрашенными перилами мостик, распахнулись двери-ворота «каминного» зала и на приехавших, ступающих на снег из карет, пахнуло теплом уже вполне обжитого места. Носатый, стоя у полуоткрытой створки ворот, жестами приглашал входить поскорее - чтобы не выстудить зал.
Внутри зал выглядел празднично, даже - роскошно. Все доски и полусгнившие циновки с окон были удалены, и в оконных проёмах стояли новые рамы и стёкла. Прибавилось интерьера: десяток стульев с высокими спинками, - взамен отсутствующих (скорее всего, сожжённых в этом необъятном, больше, чем у сэра Коривля, камине); несколько кресел, двухъярусный гардероб, ковры, пара кушеток, игорный, с зелёным сукном, стол; угол-будуар и угол-кухня. Будуар был отгорожен высокими ширмами, и там, помимо кроватей с пологами, - для дам, - стояли ещё две детские кроватки- корзины.
– Как тепло! - воскликнул я, войдя в зал, и добавил, обращаясь к Носатому: - Ты, видно, всю ночь от камина не отходил!
– Не совсем так, мистер Том, - ответил он, и в голосе его мной угадался оттенок интриги, - здесь отопление позатейливей!
Он поманил меня в глубину зала, жестом попросив не раздеваться, и вывел сквозь незаметную, прятавшуюся в углу дверцу во внутренний двор. Здесь стояли слегка присыпанные снегом бочки с горным углем (молодец, Робертсон!), широкая, жёлтая, свежеотпиленная плаха, на которой алела расчетвертованная туша свиньи, а чуть в стороне сверкала льдистой корочкой и новенькими, такими же жёлтыми досками высокая, с длинным спуском горка для санного катания. Однако Носатый не дал мне полюбоваться на это заснеженное, забрызганное солнцем великолепие, а манил куда-то ещё дальше. Я последовал за ним, и мы вошли в небольшое вытянутое помещение, в котором не было ничего кроме трёх вделанных в стену печей-голландок.
