Семя Гидры - Вадим Ларсен
Он окончательно согнул съеденные ржавчиной отвёртки и теперь орудовал только «швайкой». Тяжёлые корни рубил тесаком, помогая молотком. Несколько раз тот слетал с рукояти, и Ивану приходилось искать его в зарослях папоротника.
Пот лил ручьём. Мешался с грязью. Жёг едва зажившие раны.
Трясущиеся, отбитые пальцы отказывались сжимать тесак. Молоток не держался в руках. Не то, что на ногах, невозможно было стоять на коленях. Позвоночник размяк, превратился в желеобразную субстанцию. Это нельзя было назвать ни слабостью, ни усталостью. Так, наверное, уходит жизнь из тела покойника. Полное опустошение, отсутствие энергии. Организм отказывается жить.
Тесак очередной раз упёрся в камень и внезапно переломился пополам. Иван замер. Смотрел на сломанный инструмент и не понимал, что произошло. Наконец он пришёл в себя. В сердцах зашвырнул обломки далеко в чащу и заорал. Дико. По-звериному.
Он выскочил из ямы и бросился обратно к хижине. Он бежал, не различая пути. Не глядя и не боясь. Бежал и дико орал.
Слёту вбежал в хижину, достал початую бутылку виски — в ней было ещё половина — и выхлебал всё без остатка прямо из горла́. Затем нашёл бутылку шампанского, отбил по-гусарски горлышко о край лежака и вылакал пенящуюся шипящую жидкость до донышка. Сел на землю и заплакал.
Иван плакал навзрыд пьяными слезами. Бил грязными кулаками землю. Хлестал себя по лицу. Рвал на груди майку Гаррета. Выл как загнанный за флажки и смертельно раненый волк. Продолжалось это довольно долго.
Выдохшись, он замер и поник в неестественной позе. Сгорбился как-то по-стариковски, и изо рта вытекла пьяная слюна. Влажные опухшие глаза его закрылись, и всё тело онемело. Его повело в сторону, он завалился на бок и упал. Головой приложился о камни очага. Из рассечённого лба потекла кровавая дорожка.
Это его отрезвило. Он вскочил, выматерился пьяным голосом, схватил котелок-банку и помчался обратно к кресту.
Он выгребал землю банкой, руками, затем снова банкой. Корни разбивал острой стороной молотка «в мясо». Он выломал до крови два ногтя и, наконец, добрался до цели. В «схроне» на метровой глубине лежал большой ящик в виде гроба сколоченного из плохо очищенных от коры брёвен и накрытый сверху куском окрашенного в зелёный цвет дюралевого листа.
Иван поднял лицо к небу и заорал что есть силы:
— Блядь!!!!
Затем упал на дно ямы на дюралевый лист и отключился.
Глава 27
Спал Иван сутки. Однажды проснулся, выблевался желудочным соком и вновь впал в забытьё.
Очнулся от ощущения чего-то слизкого на лице. Расплющил налитые кровью веки и перед самым носом обнаружил огромную зелёно-жёлтую ящерицу с выпуклыми как бинокли глазами. Рыгнул кислым перегаром прямо в морду земноводной, и та тут же растаяла как дым.
Перевернулся набок. Всё тело неимоверно ломило. Голова раскалывалась на части. Голодное похмелье страшнее атомной войны.
Руками обхватил голову, сдавил виски, да так и пролежал, боясь шелохнуться. Казалось, сделает движение и развалится как карточный домик.
И всё же встал и, едва переставляя ноги, направился к ручью. Лёг в воду на каменистое дно лицом вверх, и быстрая ледяная вода поглотила всё его горячее тело.
Если кто спросит, что есть на белом свете неземное блаженство — так это как раз то, что в тот момент испытывал Иван. Словно выползаешь из кровавой вязкой вагины и делаешь первый живительный вдох. Подобно возвращению после долгой клинической смерти. Наверное, тоже чувствует и растение в пересохшей земле после многих дней засухи, когда на него наконец-то ниспадает долгожданный дождь.
Над головой щебетали птицы, слышались быстрые, глухие удары о дерево. Будто дома в белорусском Полесье, кругом кустится папоротник, а по сухому дубу грохочет неугомонный дятел. Встань и увидишь поляны бледных колокольчиков линней перемешанных с жёлтым пахучим рододендроном.
Силы постепенно возвращались. Через какое-то время Иван смог подняться. Головная боль прошла, но появилась колющая в содранных пальцах. Пришлось долго отмачивать их в ручье и вычищать из рваных ногтей въевшуюся в раны грязь.
Он выстирал майку и трусы. Плетёные лапти окончательно расползлись и болтались на ступнях драными ошмётками. Сел по-турецки и продышался, как научил его Чакрабати. Вдох-задержка-выдох — четыре-шестнадцать-восемь. Мысли упорядочились, кровь насытилась кислородом, кости перестало ломить. Иван встал, потряс руками. Повертел головой, разминая шейные позвонки, и направился к яме. Пора было заняться делом.
В «гробу» под листом дюрали глазам предстали аккуратно уложенные одна на одну четыре авиационных пушки, каждая весом под восемьдесят килограмм и длиною под два метра. Механизмы все сплошь в оружейном масле и переложенные промасленной бумагой. Два десятка стальных лент с боеприпасами без коробок. С виду ленты весили ничуть не меньше самих пушек. Так же ещё один ящик, но уже заводского изготовления — вероятно, тот самый оружейный контейнер, о котором говорилось в письме.
Иван отстегнул затворы, откинул крышку. Авиационный пулемёт был тоже весь в оружейном масле. Механизм бережно завёрнут в промасленную бумагу. Бирка, приклёпанная к «щеке» гласила: Browning Model 1919, ещё какие-то цифры и год изготовления: 1944. Старьё конечно, но в довольно приличном состоянии. Рядом сменный ствол также блестел консервационным маслом.
Под контейнером оказался ещё один кейс поменьше и скорей всего из-под чего-то «самолётного». В нём четыре патронных коробки с пулемётными лентами и десять ручных гранат — ребристых, похожих на «лимонки», но, по всей видимости, британские. Рядом в упаковочной стружке десять медных трубочек зарядов-детонаторов для них.
Иван достал пулемёт и повертел в руках. Примерился, потряс, прикинул на вес. Открыл крышку приёмного устройства, осмотрел. Всё выглядело идеально. Отличная и мощная штуковина. Килограмм пятнадцать, не меньше. Вполне возможно переправить. Недоставало лишь станка. Но если к креплению приделать бамбуковую рукоять получится «игрушка» не хуже чем М60 как у Шварца из «Коммандо».
Содержимое патронных коробок также прилично сохранились. Превосходная консервация боевого оружия. Видимо вечно воюющие британцы на совесть обучали свои колонии военному искусству.
Раз десять Ивану пришлось ходить туда-сюда к хижине и обратно, чтобы перенести пулемёт с контейнером и ящик с гранатами и боекомплектом.
Вернувшись к яме уже в сумерках, он бережно накрыл «гроб» с пушками дюралевой «крышкой», присыпал землёй, заровнял, как было и, притоптав, замаскировал дёрном и мхом.
Кто знает, может, когда и понадобятся.
* * *
Стрелять Ивану приходилось лишь раз. Давно, на полигоне в Одессе. И
