Флибустьер. Вест-Индия - Ахманов Михаил Сергеевич
Солнце еще не взобралось в зенит, как Рик Бразилец завопил:
— Видеть! Мой видеть! Мачты — один, два! На два мачта — грота-трисель! Мой видеть рей! Бриг![83]
Зрительной трубой, торчавшей за ремнем, он так и не воспользовался — похоже, не знал, к какому глазу ее приложить. Тегг подскочил к Бразильцу, выдернул трубу:
— Дай сюда, придурок! Хмм… — Он уставился на судно. — Верно, две мачты, и гафель торчит… В самом деле бриг! Взгляни, Эндрю… и ты, Стур…
Труба пошла по рукам.
— Голландский купец, — заметил боцман, подтолкнув Серова локтем. — Из Старого Света идет. Скорее всего, на Кюрасао.
Они уставились друг на друга. Голландцев пираты не трогали — не то чтобы они считались полным табу, но в списке возможных жертв стояли дальше французов и англичан, не говоря уж об испанцах. Это была инстинктивная дань уважения людям, пострадавшим от Испании более всех в Старом Свете и боровшимся с ней на суше и море с невиданным мужеством и упорством. К тому же суда, шедшие из Европы, даже испанские, большой добычи не сулили, поскольку не было в их трюмах ни золота, ни серебра, ни даже таких дорогих товаров, как сахар, ценное дерево, табак. Случалось, на них везли предметы роскоши, наряды, мебель, украшения, но чаще грубую ткань, мыло, муку, простую посуду, орудия и инструменты — то, в чем нуждались заокеанские колонии. Такие грузы были для пиратов бесполезны — вспотеешь, пока продашь.
— Голландец, дьявольщина! — с разочарованным видом пробормотал Тегг. — Что в нем толку? Гружен канатами или подковами, а может, глиняными горшками…
— Ну и что? — возразил Стур. — Уж горстка гульденов у них точно завалялась![84] А гульден ничем не хуже фунтов и песо.
Команда поддержала его одобрительным гулом, а Брюс Кук добавил:
— Нет черепах, так сгодятся черепашьи яйца.
— Ночью бы подкрасться… — мечтательно произнес Кола Тернан, щуря единственный глаз.
— Подкррасться, хрр… — согласился Хрипатый Боб. — Залезть по-тихому на боррт и перререзать глотки!
Серов кашлянул, и сразу установилась тишина.
— Это лишнее, — сказал он, — лишнее насчет глоток. Голландцы — хорошие парни, сам Петр Алексеевич у них учился.
У половины экипажа челюсти отвисли в изумлении.
— Петр… какой еще Петр? — переспросил Тегг. — Что за аля… ксаля…
— Алексеевич! — рявкнул Серов. — Великий русский государь, но это сейчас не важно. А важно то, что распри у нас с голландцами нет, и кровь пускать им я не позволю! Хотя деньги, конечно, возьмем, — произнес он тоном ниже, — и деньги, и груз, и корабль. Корабль — вот что главное!
Тегг поскреб в затылке.
— А ведь верно — корабль! Одно дело, явиться в Бас-Тер на нищем шлюпе с восемью мушкетами, и совсем другое — на бриге! Клянусь дьяволом, это поднимет нашу… нашу…
— … репутацию, — усмехнувшись, подсказал Серов. — На шлюпе мы беглецы и просители, а на большом корабле — боевая команда. У голландцев, наверное, и пушки есть…
— Хотя бы четыре! — простонал Тегг. — Хотя бы на восемнадцать фунтов! — Он повернулся к Стуру, их главному навигатору: — Как думаешь, Уот, подберемся мы к ним ночью? При таком-то слабом и неверном ветре?
— Все в руках Божьих, Сэмсон. Были бы у нас шлюпки…
Это Серов уже понимал — были бы шлюпки, не было б проблем. Десантные операции, в том числе абордаж, производились большей частью не с корабля, а с лодок. Особенно в штиль, когда на ветер нет надежды и весла ничем не заменишь. К сожалению, суденышко у них было слишком маленьким, и на борту даже ялика не имелось.
Стур велел спустить паруса, и бриг с шлюпом застыли на морской поверхности как пара щепок — одна побольше, другая поменьше. Голландский корабль смутной тенью рисовался у горизонта, на фоне вод, блистающих расплавленным серебром; глядеть на них можно было лишь прищурившись. Стур и Хрипатый Боб, опытные моряки, уверяли, что до брига не меньше шести миль и что с такого расстояния шлюп не увидеть — палуба чуть ли не вровень с водой, а мачта — что соринка на стекле зрительной трубы. Впрочем, никто в их сторону и не глядел. В штиль да еще в ясный день всякий корабль уверен в своей безопасности, и голландцы, похоже, не были исключением. Временами от брига доносилось едва слышное заунывное пение, и Серов мог поклясться, что капитан дрыхнет в каюте, его мореходы кайфуют у бочонка с ромом, и даже вахтенный офицер пропустил не одну кружку.
Время на раскаленной палубе шлюпа тянулось медленно. Посматривая на людей, забившихся в скудную тень у фальшборта, Серов думал, что вот еще одно отличие от его современников: те разделись бы догола при такой жаре и попрыгали в море. Представив Шейлу в бикини, он с сожалением покачал головой. Нет, такой он ее никогда не увидит! Скорее уж совсем обнаженной в интимный момент, как на том безымянном островке… Сладкие воспоминания охватили его, Серов вздохнул и бросил взгляд на девушку. Она, насупив брови, занималась делом — точила свой клинок.
Солнечный край коснулся бирюзовой черты, отделявшей небо от моря, над шлюпом прошелестел порыв ветерка, и братья Свенсоны подняли парус. Хрипатый Боб встал к штурвалу, прищурился, отыскивая голландца в наступавших сумерках, чуть-чуть повернул руль. Шлюп пополз вперед, словно воин-индеец, выслеживающий врага: пятьдесят ярдов — остановка, еще сорок — снова остановка.
— Безлунная ночь, — сказал Тегг, задрав голову к небу. — Найдешь их, Боб?
— Хрр… Как в сапог нассать, — послышалось от руля.
— Они все еще в дрейфе, — молвил боцман, склонив голову к плечу. — Судным днем клянусь, скрипа талей не слышно — значит, плавучий якорь не выбирают. И то сказать: этот ветер для них не ветер.
Солнце село, высыпали звезды, над морем воцарилась тьма, но Боб уверенно вел их суденышко, приноровляясь к порывам ветра. Они были редкими и слабыми, но все же шлюп продвигался вперед, все ближе и ближе к голландскому судну. Около полуночи Рик Бразилец заметил свет фонарей, горевших на носу и корме, затем они услышали стук подошв и шарканье — вахтенный обходил корабль. До брига было двести или триста ярдов, и пираты, не сговариваясь, разделились пополам: Шейла и Стур — с Серовым на юте, здесь же Тернан, Страх Божий, Кук, Герен и Джос; остальные — на баке с Теггом. Кроме оружия были приготовлены крючья и канаты.
— Орать погромче и стрелять по моей команде, — сказал Серов. — Но не в людей! Хватит с них пары зуботычин.
— Но крепких, — буркнул Брюс Кук, потирая кулаки.
Их судно призраком скользило в душном мраке тропической ночи. Темное, но живое, играющее отблесками звезд — вода; черное, неподвижное, массивное — корпус брига; почти незаметные стволы мачт, пересеченных реями, уходят в вышину и, кажется, дотягиваются до ковша Большой Медведицы. Тишина, безмолвие, только плещут о борт мелкие волны да чуть слышно пощелкивает парус.
— Шварртуемся! — прохрипел Боб и, закрепив штурвал канатом, скатился вниз на палубу. Упал парус; шлюп, замедляя движение, скользнул вдоль борта голландца, задел его носом и развернулся. Легкое сотрясение, скрип дерева о дерево, стук крючьев и кошек, впивающихся в борт, и их кораблик замер.
— Страх, давай!.. — шепнул Серов.
Страх Божий взлетел по канату, и на бриге раздался испуганный крик — должно быть, вахтенный увидел его жуткое лицо. Пираты, не мешкая, полезли на нос и шкафут. Серов, поднявшись одним из первых, увидел, что дозорный голландец верещит и бьется в тисках Страха Божьего и что палуба усеяна чем-то белым. Спустя секунду он сообразил, что белое — матросские робы и штаны, а в них — бравые мореходы, прилегшие, должно быть, отдохнуть. Кое-где эти одеяния едва заметно шевелились.
— Огонь! — скомандовал Серов.
Грохнул залп из ружей и пистолетов, свистнули пули, корсары завыли, заулюлюкали, загремели оружием. Казалось, этот дьявольский концерт мог разбудить даже покойника, но робы лишь слегка затрепыхались. Герен, наклонившись над одним из моряков, попробовал его поднять, однако ноги голландца не держали. Стур ткнул ближайшего сапогом в ребра и буркнул:
