Николай Черкашин - Одиночное плавание
9.
Коммандер Гай Молдин не страшился призрака старости. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что палубные летчики редко доживают до пятидесяти.
Два года назад он совершил посадку на аварийный барьер. У «Викинга» не выпустился посадочный гак, и самолёт был пойман в капроновые сети типа «баррикада». При этом Молдин разбил лицо. У него был поврежден тройничный лицевой нерв и мышцы правой половины лица перестали действовать. Он улыбался криво. Виски приходилось пить по-русски - залпом, запрокидывая голову, иначе все выливалось из незакрывающегося уголка рта. Спал он с открытым правым глазом. Все это было премерзко.
Из палубной авиации он перешел в плавсостав и поступил в школу специалистов атомного флота.
Три раза в неделю он ездил из Норфолка в Портсмут, посещая фешенебельную косметологическую клинику доктора Жерве. Ему шлифовали рубцы на лбу и подбородке, делали пересадку носовых хрящей, а главное - оживляли тройничный нерв. Мимической гимнастикой с ним занималась жена владельца клиники мадам Жерве - красивая чуть полнеющая блондинка. Она родилась на Аляске, и, родители-геологи дали ей чукотское имя - Эмилен. Но оно звучало вполне по-английски и напоминало Эми - любимая.
Они сидели вдвоем перед зеркалом, и Эмилен ласково уговаривала его:
- Подними бровь. Выше! Ну, пожалуйста. Сейчас все получится. Не волнуйся. Все прекрасно.
При этом она помогала ему мизинцем. Она массировала ему щеку, круговые мышцы рта, правую бровь.
Боже, какой чарующий аромат источала она. Такой аромат не создаётся одними лишь духами. Его букет собирается годами, ибо годами надо принимать ванны с дорогими шампунями, носить белье, подсвеженное листочками вербены, годами надо втирать в кожу драгоценные кремы и подносить к губам изысканные вина.
Гай Молдин десять лет поднимал с палубы самолёты, и десять лет он не знал, что такое робость перед красивой женщиной. Но мадам Жерве дорожила своей репутацией в клинике мужа, и роман их не пошел дальше осторожного поцелуя, которым Эмилен разрешила Молдину поблагодарить себя после успешного завершения курса мимической гимнастики. Бровь поднималась, глаз закрывался, виски не проливалось…
Несколько раз они встречались в загородных ресторанчиках, но после милых бесед за столиком Эмилен захлопывала дверцу своего «ягуара» и срывалась с места, как палубный штурмовик. Молдин эскортировал её на верном «форде» до поворота к клинике.
За день до выхода «Колумба» в Меди[15]она позвонила ему на корабль и сообщила, что улетает с мужем в Старый Свет, и, пока Жерве будет закупать в Париже новое оборудование, она проведет месяц в Неаполе, и, если Молдин сможет её навестить, она ему будет очень рада.
«Сможет навестить…» Не в круиз же он, в самом деле, отправляется! Попробуй вырвись с боевого патрулирования! Все равно что отпроситься из траншей на побывку. Лучше бы она не звонила…
В Средиземном море танталовы муки коммандера достигли апогея. Он сходил с ума при одной лишь мысли, что вот эта волна, только что плеснувшая в борт авианосца, быть может, пришла с неаполитанского пляжа, где ласкала тело Эмилен.
Ему приходили в голову фантастические идеи - угнать палубный самолёт и сесть в неаполитанском аэропорту. Такой бред мог возникнуть, наверное, только от чуингам-тоника, который Молдин жевал беспрерывно, пытаясь хоть чем-то умерить свою ярость.
Ни одна женщина в его жизни не вызывала такого горького сожаления от невозможности быть рядом, как Эмилен, шепнувшая в трубку: «Я буду очень рада видеть тебя». Молдин не знал названия этому чувству, потому что с курсантских времен смеялся над словом «любовь».
И когда перед входом в Джиб (Гибралтар) вице-адмирал Андрюс объявил приз тому, кто первый обнаружит подводную лодку - тысячу долларов и месяц отпуска, Молдин понял, что ему делать. Он испортил отношения с командиром, обратившись через голову кэптена к адмиралу, но зато флагман благословил его на «свободную охоту».
Молдин знал, где и как искать подводные лодки. Молдин был уверен, что он найдет подводную лодку. И пусть не месяц, хотя бы день вырвет он у Комптона, но этот день он проведет с Эмилен так, что чертям станет жарко!
10.
Из дизельной дистанционки Мартопляс перебрался в жилой отсек, где на дверце родной каюты сияла латунная табличка: «Командир БЧ-5»; затем пролез в центральный пост.
- Кэп наверху? - спросил он у штурмана, чья рубка соседствовала с трапом на мостик.
- У себя в каюте! - ткнул Васильчиков карандашом в носовую переборку. И механик, согнувшись, переносит ногу в круглый лаз офицерского отсека.
В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп, напевая себе под нос. Дверца командирской каюты отодвинута. Видна ссутуленная абатуровская спина, обтянутая ярко-синей тропической курткой. Золотые погоны сломаны в плечах. Круглый затылок высеребрен чудно кольцами.
Мартопляс медлит. Похоже, что он пришёл стрелять в спину.
Механика оттесняет доктор:
- Товарищ командир, у Данилова идиосинкразия к новокаину. Абсолютная непереносимость…
Абатуров не оборачивается, утопив голову в нахохленных плечах.
- Ты в своём деле дока, и я тебе не советчик… Пусть кричит, но чтоб встал на ноги, как огурчик!
Данилова, прикрытого простыней, проносят на носилках под сочувственные взгляды центрального поста, просовывают в лаз второго отсека…
Абатуров поворачивается, замечает механика, и на лице его застывает гримаса тоски - так смотрят на почтальона, когда ждут недобрых вестей. Мартопляс откашливается. Он сам не узнает свою наигранно-бодрую скороговорку:
- Обстановка такая, товарищ командир: левый дизель пашет нормально, на правом перебрали форсунку, готовы к пуску. Средний собираем. Насчет топлива в голову не берите. Добавлю присадки, похимичим с фильтрами. Выгребем!
- Добро, мех, - шумно вздыхает Абатуров. - Правый на зарядку. Батарею до полной плотности, и будем погружаться.
- Есть.
На глубине лодка ни разу не качнулась, не дёрнулась, и всё же операция длилась два с половиной часа. Доктор оправдывался: аппендикс оказался не на штатном месте, пришлось порыться, пока нашёл. Теперь эти полтораста минут надо было наверстывать изо всех лошадиных сил дизельной «тройки».
Всплыли и понеслись, загнав стрелки тахометров под красные ограничители. Лодка шла полным надводным ходом. Море прогибалось мягко, не образуя валов, и так же плавно вздымалось, точно и ему тоже было трудно дышать в такой зной.
Я отдраил дверь в дизельный отсек. В лицо пахнуло жаром горновой печи. Обычно, когда идешь в корму, стараешься пройти моторный отсек как можно быстрее. Hо сейчас именно здесь, в пятом, решалась судьба нашего похода. Сбавь обороты хотя бы один дизель, и нам уже не вырваться из «Золотой сети»…
