Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
Дрейк стал с интересом разглядывать портрет и вдруг понял, что интерес его не пустой, и не связанный только с тем, что он напомнил ему о былом, а рожден странным чувством, какое возникает, когда разглядываешь собственные фотографии, сделанные много лет назад. На портрете был изображен мужчина средних лет, а в глазах его странным образом художнику удалось передать сразу и восторг, и муку. Видимо, эффект возникал от блестящих пятнышек в уголках глаз. Но отчего иные люди также излучают свет? Тоже от каких-то своих пятнышек? Вряд ли. Свет идет из глубин их души. Выходит, и у портрета есть душа. Где она? Она, скорее всего, в его тайне, в его истории. Нет, это именно тот портрет, что висел в кабинете Челышева.
Федор поинтересовался у экскурсовода, чей это портрет, кто художник, и как портрет попал в картинную галерею. Худой пожилой мужчина чуть устало рассказал ему о том, что это портрет неизвестного мужчины неизвестного художника конца шестнадцатого века.
– И неизвестно, как попал к вам? – спросил Федор. Видимо, Рамон Карлович сам принес его сюда. А куда делись еще три портрета?
– Совершенно верно: и неизвестно, как попал к нам.
– Но художник – испанец?
– Да, скорее всего – испанец. Во всяком случае, чувствуется испанская школа. Вот видите… И тут есть часть подписи «..н Ферн…», «Дон Фернан», скорее всего. Он у нас пока так условно и занесен… – экскурсовод вдруг стал присматриваться к Федору.
– Это ожог, – сказал Федор. – В танке.
– Вы удивительно похожи на этого дона Фернана, – задумчиво произнес экскурсовод.
– Да? – удивился Федор, поблагодарил его и вышел из галереи. День был никакой, потому что воскресный, а перед этим никакая ночь, мыслей никаких, желаний тоже. Ничего удивительного: таких дней в жизни много. Лида с утра занялась стиркой, а он пошел проконопатить паклей пазы в лодке. Он дошел до речпорта, потом до своей лодки. Работы было на час.
Федор заглянул в магазинчик, открытый еще зимой. Его можно было тогда же зимой и закрыть, так как в нем было все то, что было и везде, то есть, ровным счетом – ничего. Стоял он на отшибе, покупателей было мало, так что работа – зашибись. Хоть самому в грузчики иди. Федор никогда не гнушался тяжелой физической работы.
Кто-то возился за занавеской, и Федор, скользнув взглядом по полкам, поворотил уж было идти прочь, но тут из-за занавески выглянула продавщица и спросила:
– Вы что-то хотели купить?
– Нет, благодарю вас, – ответил Федор и застыл пораженный. Перед ним была Фелицата!
Продавщица улыбнулась.
– Так вам чего?
– Того, – Федор ткнул на печенье. – Полкило.
– Это галеты.
«Неужели не узнала?» – зашумело у Федора в голове.
Он смотрел, как продавщица черпает совком печенье, поправляя чашечки весов, и соображал, сколько же сейчас Фелицате должно быть лет.
– Что вы так смотрите на меня?
Так улыбаются тридцатилетние! Она ловко скрутила из куска плотной бумаги кулек и всыпала в него печенье.
– Сахар нужен? Есть рафинад, – она протянула Федору кулек.
– Пожалуй, да, – его рука коснулась руки продавщицы, щелкнул разряд.
– Ой! – отдернула та руку. – Стреляет как из вас!
– С чего вы решили, что это из меня. Может, из вас?
– Нет, женщины стреляют только глазами.
– Извините, – Федор помялся. – Вас… случайно, не Фелицатой зовут?
– Ларисой, – слегка запнувшись, ответила продавщица.
Федор услышал биение своего сердца.
– А вы Дерейкин, – неожиданно сказала Лариса.
– Откуда вы знаете меня?
– С Доски почета.
Федору показалось, что Лариса загадочно улыбнулась. Он насторожился. Приглядевшись к ней, он готов был поклясться, что это Фелицата. Если б не возраст и… и потом – она же погибла тогда, когда прогремел тот черный взрыв. Или мне показалось? И я был уже в беспамятстве? А может, то и не она вовсе была?
Федор достал из кулька печенье, машинально откусил от него.
– Как? – спросила Лариса.
Федор не понял, о чем она спрашивает.
Продавщица подала ему кулек с сахаром.
Федор расплатился и попрощался с продавщицей, не спрашивая больше ни о чем. Когда он оказался на улице, почувствовал, что дрожит от возбуждения. Кульки мешали ему сосредоточиться, и он положил их в кусты, думая забрать потом. Глядя в землю, он побрел к реке, напряженно стараясь припомнить лицо Фелицаты. Да нет, это она, копия!
Возле реки никого не было. Денек с утра был пасмурный. Ветерок поднял рябь на воде, и оттого казалось, что вода очень тяжелая и холодная. Федор присел на корточки, потрогал воду. Она была очень теплой. Он услышал шаги сзади, но продолжал сидеть и черпать ладонью воду.
– Теплая?
– Что? – спросил он, не поднимая головы.
– Вода теплая? – это был голос Фелицаты. – Я тут недалеко живу.
Он встал, поглядел на Ларису. Перед ним стояла вылитая Фелицата.
– Очень.
– А где кульки?
– Кульки? – Федор недоуменно смотрел на Ларису, совершенно забыв о спрятанных в кустах кульках.
Лариса пожала плечами и направилась к магазинчику. И фигура у нее была точь-в-точь как у Фелицаты.
Возле кустов две собаки доедали его галеты. Федор забрал нетронутый кулек с сахаром и пошел домой.
Лиды дома не было, и это к лучшему. Федор попил чайку с куском хлеба и вернулся к реке.
К вечеру тучи рассеялись. В лучах заходящего солнца все, что было против него, казалось черным. Федор вспомнил, как именно в этот час, словно из самого солнца, из вспыхивающей черноты, выныривали немецкие самолеты. И через пару минут землю вдруг начинала бить дрожь. Была степь, и некуда было скрыться. И дрожь земли передавалась телу. А когда самолеты улетали, хотелось от бессильной ярости взорвать вместе с собой весь мир. Орал, но не слышал себя.
Федор взглянул на часы и поспешил к закрытию магазина, но опоздал. Лариса будто специально поджидала его возле крылечка.
– Я так и думала, – сказала она.
– Да?
– По глазам догадалась.
– Куда пойдем?
– Куда? Ко мне, конечно. Можно под руку взять? Тяжело – целый день на ногах.
Дрейк подумал, глядя на закат, что день на брюхе в грязи совсем
