Стивен Каллахэн - В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря
18 апреля,
день семьдесят третий
ВСЕ НОВЫЕ И НОВЫЕ ПРИМЕТЫ БЛИЗКОЙ ЗЕМЛИ встречаются на моем пути. Исчезли тигровые дорады. Два дня «Резиновую уточку» сопровождала одна пестренькая, в коричневых тонах, рыба весом футов пять — десять. Я хотел ее загарпунить, но подвело нетерпение. Я поспешил и только два раза ранил ее. Спугнутая рыба уплыла. В небе летает все больше чернокрылых птиц, а над головой продолжают кружить фрегаты. Мне удается изловить двух белоснежных крачек: они присели ко мне отдохнуть и обрели вечный покой. Я опять видел проходящее судно, но это случилось ночью и оно было слишком далеко от меня. Почему-то все эти перемены нисколько не влияют на мою затяжную депрессию. Я — Летучий голландец. Я и наяву чувствую себя, как во сне. Мне некогда расслабиться, все время надо быть в напряжении. Работай усерднее! Делай больше! Да будет ли этому когда-нибудь конец?
Еще раз принимаю охотничью стойку. Преодолевая боль, сжимаю в руках копье, — несколько унций алюминия и пластика; столовый нож, привязанный вместо наконечника, делает его похожим на орудие пещерного человека, только мое, разумеется, похуже. Сохранять нужную позу я способен теперь не долее одной минуты. Дорады трутся снизу о мои колени, а я переношу свой вес то на левое, то на правое, чтобы привлечь их внимание. Дорады, словно нарочно, подставляют мне бок, а потом резко отваливают влево или вправо или ныряют в глубину. Порой они так близко подплывают к поверхности, что поднимают на воде легкую зыбь. Кажется, что вот-вот какая-нибудь рыба высунет голову и заговорит со мной человеческим голосом, как золотая рыбка из волшебной сказки. Замешкавшись на долю секунды, я вижу только, как расплываются по воде круги, а рыба, едва показавшись, исчезает в темной глубине, только начинающей светлеть под лучами встающего солнца. Но в этот раз удар мой точен: вспыхивает битва и победа опять остается за мною. Судьи — изумрудные старейшины — наблюдают за ходом поединка из-за линии фронта, как многоопытные генералы, которые сами не вступают в схватку.
Над моим миром стремглав мчатся сероватые размытые облака, слишком легкие, чтобы из них хлынул ливень; дождик только моросит, над водой стоит туман, ветер срывает с волн мелкие брызги, и в этой сырости рыба никак не может провялиться. Пополнив свои съестные припасы, я могу, однако, хотя бы временно сосредоточить всю умственную и физическую энергию на конструировании новых водоулавливающих систем. Первый вариант очень прост. Вдоль древка копья я натягиваю кусок пластика из разрезанного опреснителя и выставляю это приспособление из-под прикрытия тента наружу, оттянув зубами его уголок. Рядом я помещаю спущенный опреснитель, сплющив его в плоский диск и подогнув края, отчего он становится похож на глубокое блюдо для пиццы. Эти два устройства функционируют даже в самый легкий дождик. Влага из воздуха каплями оседает на их поверхности, капли собираются в тоненькие струйки, а те уже прокладывают себе русло сквозь морщинистые пластиковые долины и стекают мне прямо в рот. Чтобы углядеть за обеими системами и вовремя собрать из них воду, пока ее не испортили волны или зловредные частички с тентового покрытия, мне приходится пошевеливаться. Двигаясь все время на запад, я доплыл уже до тех мест, где формируются облака, иногда я замечаю вдали «черную корову»: так зовутся у моряков пасущиеся в отдалении шквальные тучи, из которых стеной низвергаются потоки дождя. Стараюсь соблюдать прежний распорядок дня, сложившийся у меня за два с половиной месяца. По ночам всякий раз, как прерывается мой сон, я выглядываю наружу. В дневное время я встаю на ноги каждые полчаса и внимательнейшим образом просматриваю горизонт во всех направлениях. Я проделал это уже более двух тысяч раз. Я инстинктивно сообразуюсь с движением волн, заранее предчувствуя подъемы и спады, которые позволят мне заглянуть на сотню ярдов или на полмили вперед. Сегодня после полудня с кормы, чуть к северу от нашего курса, в океане показывается сухогруз. При свете дня мои ракеты будут практически не видны, поэтому я останавливаю свой выбор на оранжевой дымовой шашке и поджигаю ее. Бестолковый оранжевый джинн вылетает на свободу и уносится по ветру, распластавшись у самой поверхности воды. Через 100 футов густые клубы дыма рассеиваются, от них ничего не остается кроме мутной дымки, напоминающей прокуренный воздух пивного заведения. Теплоход прорезает Атлантику в паре миль по нашему траверзу и, размеренно попыхивая, скрывается на западе за горизонтом. Он наверняка держит курс на какой-нибудь островной порт.
19 апреля,
день семьдесят четвертый
ОСТАТОК ЭТОГО ДНЯ И ВСЕ СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я посвящаю созданию сложного водосборного устройства. Пустив в дело алюминиевые детали радиолокационного отражателя и последний из отработавших солнечных опреснителей, я сооружаю «Резиновой уточке» чепчик и пришпиливаю его к макушке тента. Чепчик имеет открытый раструб в корму. Угол наклона раструба регулируется. Выставляю его почти вертикально, и ветер раздувает чепчик, как мешок. Прилаживаю к нему водоотводную трубку и спускаю ее внутрь, чтобы можно было наполнять емкости одновременно с остальными водосборниками.
Часами я наблюдаю, как из-за горизонта встают белые пышные облака и медленно проплывают мимо. Иногда они скучиваются в обширные стада, длинными вереницами шествующие по небу. Вдоволь нагулявшись над просторами Атлантики, они приходят толстые, раздобревшие, с высоко взбитыми верхушками и плоским черным брюхом. Переполняясь влагой, они изливаются над океаном, и сплошные полосы дождя с шумом низвергаются в волны. Я сижу, пережевываю сухие дорадовые палочки и поджидаю случая опробовать свои новые устройства.
Однако шквалам, как видно, со мной не по пути. Порой длинная череда облаков проплывает совсем рядом. Их курящиеся закраины вьются прямо надо мной, случается, что на меня падает несколько капель, иногда брызнет минутный моросящий дождик.
Из алюминиевых деталей радиолокационного отражателя и пластиковой боковины солнечного опреснителя я сооружаю очень эффективное водосборное устройство в виде чепчика, который надевается на макушку тента. Я делаю алюминиевую дугу и поперек ее основания привязываю ось. Все кромки тщательно запилены, чтобы не повредить резину навеса. За счет этого каркаса чепчик всегда открыт навстречу ветру. К дуге пришнурована сферическая пластиковая боковина опреснителя, раздувающаяся на ветру наподобие маленького паруса. В донышко чепчика я вмонтировал кусочек трубки и провел ее внутрь, чтобы во время дождя можно было наполнять водяные емкости. Прикрепленная на корме растяжка поддерживает чепчик в вертикальном положении, но угол наклона при необходимости можно регулировать, обращая раструб прямо навстречу дождю. Обратите также внимание и на то, что водосборная накидка уже поизносилась и начала рваться. Ржавый газовый баллончик я поднял на борт и привязал к наружному лееру. Каждый день я часами выстаиваю на вахте, ведя наблюдение, но особенно пристально всматриваюсь в горизонт впереди, надеясь, что облака наконец-то откроют передо мною землю.
Этого вполне достаточно, чтобы продемонстрировать чрезвычайную эффективность моего последнего изобретения по сбору льющейся с неба воды. Я убежден, что, если бы мы попали хоть раз под настоящий проливной дождь, у меня собралась бы не одна пинта, а то и целый галлон. Но одно дело иметь в руках инструмент и совсем другое — иметь возможность им воспользоваться! Мой взор блуждает от горизонта к небесам. Боже, как я устал от вечного ожидания!
20 апреля,
день семьдесят пятый
ПОД НЕПРЕКРАЩАЮЩЕЙСЯ МОРОСЬЮ И СОЛЕНЫМИ брызгами развешенные в мясной лавке ломтики дорады не столько сохнут, сколько мокнут. С удивлением обнаруживаю, как хорошо сохранились сушеные палочки, приготовленные из дорады, пойманной чуть ли не в самом начале плавания. Они совершенно одеревенели, но только снаружи подернулись белесоватым налетом, внутри же сохранили прежний янтарный цвет.
Под вечер с востока набегает целый табун упитанных облаков. Битый час я слежу за их приближением. Путь их пролегает чуть южнее моего. Громоздясь все выше и выше, они надвигаются на меня, и я готовлюсь к встрече, делая частые глотательные движения. Хотя во рту у меня давным-давно все пересохло, я мысленно призываю их к себе, но они даже не замечают меня и, когда до моего плота остается миля, сворачивают в сторону и с громовым рокотом уносятся прочь, сверкая на бегу искрами молний. В четырех местах сразу из туч низвергаются такие плотные стены дождя, что затмевают все небо. На глазах у меня льются с вышины десятки тонн чистой воды — целый небесный водопад. Всего лишь какая-то миля отделяет меня от изобильной влаги! Не отдельные капли, не жалкие глотки, а ревущий поток воды — я мог бы напиться вволю! Ну почему моя «Уточка» так беспомощно ковыляет, неспособная к резкому бегу по волнам? Я погиб. Мои сухие как порох водосборные системы бессильно трепещут под порывами ветра.
